Древние и раннесредневековые города-крепости, цитадели и храмы Апшерона
Глава II. Древние и раннесредневековые города-крепости, цитадели и храмы Апшерона. Книга: Архитектура древнего и раннесредневекового Азербайджана. Автор: Ахундов Д.А. Азербайджанское государственное издательство. Баку. 1986
1. Географическая, социально-историческая и культовая основа возникновения древних сооружений Апшерона
2. Происхождение Бакинского башенного храма Гыз галасы
3. Алтарь бога Апам Напата в древнем городе Атеши-Багуан
4. Местоположение и архитектура второй Бакинской крепости
5. Укрепленный священный участок Сабаиль и его трехступенчатый храм
1. Географическая, социально-историческая и культовая основа возникновения древних сооружений Апшерона
Географическое положение полуострова, его изолированность, известная замкнутость, вызванная примыкающими большими безводными полупустынными пространствами, почти полное отсутствие строительного леса, изобилие высококачественного строительного и облицовочного камня и, наконец, специфические историко-бытовые и социально-экономические условия не могли не наложить определенный художественно-эстетический отпечаток на архитектуру Апшерона [149].
Удобные бухты, пересечения многих караванных и морских путей, залежи соли, нефти и свободный выход на поверхность земли нефтяного газа послужили причиной возникновения еще в глубокой древности самобытных и неповторимых памятников культуры. На этой земле были обнаружены, а местами сохранились крупные культовые комплексы и поселения, архитектура которых развивалась не оторвано от строительной практики всего Закавказья, особенности древнего Азербайджана [Особенно связь Апшеронской архитектуры и ее влияние хорошо прослеживаются в более поздние времена, это Ханега на р. Пирсагат, Мавзолей в Джуге и ряд других (Д. А.).].
Во многих апшеронских поселениях, несомненно, горели «вечные» огни, возникавшие на местах выхода газа. Естественные огни в те отдаленные времена отождествлялись с божеством и привлекали множество верующих и паломников. Горели эти огни у подножия холмов по берегам Каспия, а крупное поселение, возникшее вокруг одной из групп естественных огней, постепенно перерастало в город-крепость Баку, огненную столицу священных огней ([419], с. 150).
Как говорил М. Ж. Сэн-Мартен, французский востоковед начала XIX века: «Город Баку издревле почитался не только местным населением, но и персами как священное место ввиду наличия многочисленных источников нефти и свободных выходов на поверхность земли газов, пылавших естественными огнями. Во многих местах эти «вечные» огни поддерживались огнепоклонниками, создававшими целую группу алтарей и храмов огня. Город Баку был превращен своими правителями и их подданными в место служения огню» ([533], с 153).
Некоторые исследователи отмечали в своих работах древнее происхождение Баку. Английский ученый Флиндерс Петри считал тождественным название Баку «Bakhau», отраженному в египетской мифологии в «Книге мертвых», древние тексты которой относятся к концу III тысячелетия до н. э. ([496], с. 41 — 45). Ряд археологических находок, говорящих о связях древнего Египта с Мингечауром, Ходжалами, Ханларом, Ялойлу-тепе и др., подводят некоторую базу под предположение Флиндерса Петри ([73], с. 23).
О древнем происхождении города Баку говорят также архаические дозороастрийские захоронения, открытые в 1898 г. при рытье котлована под фундаменты бывшего собора Александра Невского, на месте старого домусульманского кладбища. В котловане были обнаружены древние погребения в виде каменных ящиков в несколько рядов один над другим и могила в виде большого тендира, в котором кругом у стенок находились шесть-семь человеческих скелетов в полусидячем положении, перед ними были небольшие, неправильной формы глиняные чаши. Это была родовая могила, дошедшая до нас из глубины веков со времен родоплеменной организации общества ([73], с. 27; [403], с. 81).
Как вспоминал очевидец, «каменные гробы» представляли собой выдолбленные из целой глыбы известняка полые параллелепипеды, в которых находились кости скелета.
Несколько штук их долгое время лежали в углу строительной площадки «Александра Невского собора» [Из личной беседы с бывшим протоиереем А. Юницким Баку, 1936.].
Захоронения в каменных ящиках скорее всего относились к памятникам бронзового века ([196], с. 9). Так как апшеронские «священные» огни были популярны, то вполне возможно, что большое количество паломников из стран Средней Азии хоронило на этом месте своих земляков, соблюдая древний ритуал захоронения. Относились ли каменные ящики к маздаизскому периоду или к эпохе ранних огнепоклонников, все равно они были захоронены в очень отдаленный период истории народа, жившего на Апшероне, территории современного г. Баку.
Холм, на котором располагалось сначала древнее поселение, а впоследствии город-крепость Баку, находился на расстоянии 250 — 300 м от вышеописанного кладбища. С Ашурбейли считает, что это лишний раз доказывает, что территория старой крепости в непосредственной близости от архаического кладбища была обитаема за много веков до нашей эры и впоследствии была названа г. Баку ([73], с. 28).
Это подтверждается еще тем, что на территории верхнего двора дворца Ширваншахов в г. Баку во время археологических раскопок был обнаружен кувшин, форма горловины которого подобна изделиям из Ялойлу-тепе, датируемых III — I вв до н. э. [249]. Обсечки и вырубки скалы, имеющиеся на территории, занятой дворцом Ширваншахов, к числу которых принадлежат колодцы, ямы с гнездами для балок, различной формы углубления, каналы и прочие, перекрытые каменными фундаментами более поздних сооружений и в свою очередь перекрытые фундаментами дворца Ширваншахов и Диван-хане, т. е. постройками XV в., еще раз свидетельствуют о том, что Бакинский холм был обитаем с очень древних времен ([463], с. 7).
Откуда произошло название города Баку? Этот вопрос очень подробно разработан в книге С. Ашурбейли, которая попыталась установить его этимологию, проследив и объяснив видоизменения, произошедшие в течение длительного исторического периода. Нам кажется, вероятнее всего, оно произошло от слов, звучащих как «бак» или «баг», означающих в индоевропейских языках «бог», «солнце». В санскритском языке «bhaga» — солнце, луна, в авестийском и древнеперсидском — «бага» — бог [70]. Слово «бага» встречается в Бехистунской клинописной надписи VI в до н. э. в значении «бог» [9]. Слова Багуан и Багаван произошли от слова «баг» и окончания «ван», произносимого иногда «уан», обозначающего большой город (Шир-ван, Нахче-ван, Хафте-ван, Ере-ван).
Задолго до Сасанидов и при них в северо-восточных и южных частях Азербайджана, в Армении и Иране были населенные пункты и города под названием Баг-аван, Бак-аран, Баг-ин, Баг-аяридж и т. д.
Интересным и характерным было то, что в каждом из них горели неугасимые огни, находились капища, жертвенники и храмы огнепоклонников. Этот факт отмечался армянскими историками V — VIII вв. Одним из таких священных городов был город Багван или Багуан, упоминаемый Моисеем Хоренским в V в. ([442], с. 143, 144), Ананием Ширакаци в VII в. ([32], с. 51) и Гевондом в VIII в., который в связи с нашествием хазар на Албанию и опустошением ими ряда городов и крепостей упоминает область (вернее город. — Д. А.) Атши-Багуан([141], с. 71, 72). С. Ашурбейли считает, что Атши — это искаженное Атеш — огонь, а название Атеши-Багуан — «огни Багуана» (место священных огней. — Д. А.). Далее она говорит: можно не сомневаться, что речь идет о Баку. Кесрави Тебризи, ссылаясь на данные вышеуказанных историков раннего средневековья, отождествлял Бага-ван и Атеши-Багуан с древним Баку и значение этого слова объяснил как «город Бога» или «места Бога». Он писал: «Город назывался так потому, что в нем находился один из главных храмов огнепоклонников» ([73], с. 42). Вероятно, имелся в виду башенный храм, прозванный впоследствии «Гыз галасы», потому что он, действительно, своей величиной и выразительностью резко отличался от окружающих его мелких храмов огнепоклонников и, по всей вероятности, считался главным храмом.
Низами в своей поэме «Искендернаме», говоря об Азербайджане (Азурбадакан), писал: «Был тут некий огонь, а вокруг него камень, « Худи-сузом» в народе звался этот пламень. В золотых ожерельях склонялись перед ним сто эрпатов. Неверными он был ценим» ([321], с. 598). Худи-суз — буквально «сам по себе горящий», возможно, речь идет о горящей нефти или газе ([321], с. 838).
Нам кажется, имелись в виду вечные самовозгоравшие огни на каменистых холмах бакинской бухты. В стихотворении говорится, что перед огнем склонялись украшенные золотыми ожерельями сто эрпатов (херпатов) [Херпат — скромный титул толкователя « Авесты» ([258], с. 16).]. Речь идет о ста грамотных толкователях ученья Авесты, т. е. жрецах-магах, а склониться перед священными огнями все вместе они смогли бы только в большом храме.
Большим храмом, поярусно расположенные помещения которого были в состоянии легко вместить сто и более жрецов-магов (херпатов), мог быть бакинский башенный восьмиэтажный храм Мидийско-Апшеронского типа, а может быть и группа таких храмов, из которых до нашего времени дошел лишь один под названием Гыз галасы (Девичья башня). Это можно предполагать еще из следующих строк «Был тут некий огонь, а вокруг него камень» В бакинском храме имеем «Худи-суз», т.е. огонь, сам по себе горящий, а вокруг него камень — круглые каменные стены башни. Низами, видимо, в XII в. располагал определенными историческими источниками, повествовавшими о вечных огнях Азербайджана и других событиях, связанных с древними доисламскими религиями, как зороастрийским, так и дозороастрийским огнепоклонничеством древнему Мазде. Эмблемой этих религий Низами назвал «Пламень птицы рассвета» ([321], с. 71), т е солнце, изображенное в виде крылатого диска ([187], с. 59, 74; [176], с. 132).
О наличии солидных исторических и географических источников у Низами можно судить по следующим его стихам:
«Много хартий имел я, и ценный улов
Я добыл из потока бесчисленных слов.
Не одна надо мной проплывала година
Много разных листов я собрал воедино,
Камни мудрости чтя выше тленных услад,
Я хранилище создал, в нем светится клад».
([321], с. 597).
Говоря о камнях мудрости, Низами мог иметь в виду или письмена, высеченные на камнях, или древние памятники архитектуры, в числе которых мог быть и древний башенный храм Ахура Мазды в Атеши-Багуане — Баку.
Появление в глубокой древности на Апшероне такого большого, величественного башенного храма, как мы ниже постараемся доказать — Ахура Мазды и шести Амеша Спента или Великого Митры с его богами (таблица 4) окружило храм ореолом легендарных сказаний, неизменно связывающих с ним переживания одной молодой девы, символом страданий которой как бы являлась эта башня ([20], с. 155). Возможно, возникновение легенд о бакинской «Девичьей башне», порой связывающих между собой неугасимые огни в юную деву, можно искать в древнейших поселениях, открытых на территории Азербайджана, Грузии Армении, Туркменистана ([342], с. 14), Узбекистана ([346], с. 45, р. 13) и в других странах Древнего Востока. К примеру остановимся на поселении Шому-тепе в Казахском районе, являющемся одним из редких памятников раннеземледельческой культуры Азербайджана.
На площади раскопа были обнаружены круглые в плане жилые и хозяйственные сооружения. Интересно жилое помещение диаметром 3 м, возведенное из одного ряда сырцовых кирпичей. В помещении имелись два очага, расположенные прямо у стены, а не посередине, как обычно имело место в более поздних круглых домах Кура-Аракского периода. Среди находок в жилом доме интересным является костяная фигурка женщины с круглой головой и широкими бедрами, пролежавшая в нем более 7 тыс. лет. Женская фигурка была найдена прилипшей у стены на высоте 40 см над очагом.
Как предполагает И. Г Нариманов, «не исключено, что нижняя часть фигурки была укреплена в стене и как бы охраняла домашний очаг, в котором, видимо, поддерживали неугасимый огонь» ([312], с. 45 — 47). Нам кажется, жилые дома с пристенными очагами, найденные в древнейших поселениях Азербайджана, Грузии, Армении, Дагестана и стран Средней Азии, немного приоткрывают завесу над принципом устройства ритуальных очагов в бакинском башенном храме, где они также расположены не в центре, как это мы видим в более поздних ритуальных очагах огнепоклонников, а у стены, причем пристенный очаг древних постепенно развился в специальную ритуальную нишу, в которой горели вечные священные огни.
Так же как и в древних домах, где, возможно, примитивно поклонялись культу огня и женщины, олицетворявших благополучие и безопасность домашнего очага, в бакинском храме этот принцип развился в семь таких же круглых помещений с пристенным очагами, расположенными друг над другом что характерно уже для древнего маздаизма, священность цифры семь у которых наблюдается во многих примерах. Связь с древним культом прослеживается еще в том, что бакинскую башню издревле связывают с образом или переживаниями юной девы-женщины — богини огня, спасающей священный огонь от иноземных захватчиков ([419], с. 150 — 154).
Это древнее огнепоклонничество, развитое во многих странах, возможно, легло в основу более позднего учения Заратуштры, ставшего впоследствии государственной религией многих стран Древнего Востока [Наиболее популярная легенда о Девичьей башне в древности один овдовевший хан, владетель г. Баку, решил жениться на своей дочери. Та, придя в ужас от предстоящего брака с отцом, поставила условие: построить для нее башню. Когда башня была построена, то она, в одном варианте, заперлась в ней (И Березин), а в другом бросилась с ее верхней площадки в море (С. Гмелин) ([334], с. 33 — 38). Простота конструкции, отсутствие подробностей и мусульманских наслоений позволяют отнести эту легенду о бакинской башне к глубокой древности ([73], с. 134). Это предположение подтверждается еще и тем, что противоестественный брак отца на дочери или брата на сестре в эпоху Сасанидов считался священным обычаем. Сасанидский царь Иездигерд II (439 — 457 гг. н. э.) по требованию магов послал в Армению, Грузию, Албанию и другие провинции указ об обязательном изучении маздаизма и приказ « Отцам жениться на дочерях, братьям на сестрах» и т. д. ([334], с. 36).].
Нам кажется, что древний храм Ахура Мазды и шести Амеша Спента был сильно реконструирован и переделан в храм только огнепоклонников именно в эпоху Сасанидов, когда зороастризм вновь обрел силу, став догматической государственной религией. К этому периоду мы относим реконструкцию, произведенную в храме, где, по нашему мнению, в круглый газовый стояк, аккуратно вытесанный из известняка и, видимо, сильно обветшавший, особенно на уровне ритуальных ниш, был установлен на чистом известняковом растворе гончарный газопровод.
Крупные реконструктивные работы как бы вновь вдохнули жизнь в старый храм, послужив причиной возникновения вышеописанной легенды.
А. Фитуни также высказывал следующее предположение: «Занесена ли легенда извне или зародилась она на месте, сказать трудно, но условия, которые дали возможность ее появлению, позволяют отнести эту легенду о Баку и Девичьей башне к глубокой древности».
Хотя название города Баку у восточных авторов появляется не раньше как с X века (Масуди, Аль-Мукаддаси), нужно отметить, что Баку очень древнего происхождения, теряющегося в глубине веков. Есть данные предполагать, что здесь еще при Сасанидах, т. е. почти в первые века нашей эры, был город Багаван ([419], с. 179).
Эта легенда говорит о борьбе разных религиозных мировоззрений — зороастрийской и других религий, существовавших в то время и по верованиям которых брак между отцом и дочерью был невозможен (манихейской или раннехристианской).
Если вышеприведенная общеизвестная легенда относит события, разворачивающиеся в ней, к первым векам нашей эры, то другая легенда, по нашему мнению, рассказывает о временах и событиях еще более древних. Хотя передаваясь на протяжении многих веков из уст в уста, легенда пополнялась более поздними подробностями.
«Древний город Баде-Кубе (Баку), окруженный в три ряда идущими зубчатыми стенами, девяносто дней был осажден неприятелем. Внутри этих стен, у самого берега пенившегося Кульзум-Данизи (Каспийское море) возвышавшийся, черный, еле дымящийся храм совершал все обряды, унаследованные предками для спасения святого очага — столицы огня» ([419], с. 150).
Как мы видим, в этой легенде уже прямо говорится о возвышающемся, черном, еле дымящемся храме и о религиозном ритуале огнепоклонников, совершаемом в нем. Главный жрец храма огня Егирванд (видимо, искаженное Мобедан. — Д. А.), совершая все таинства обряда культа огня, объявил волнующимся огнепоклонникам: «Завтра шах будет убит, убьет его одна невинная сила». Вдруг открываются двери храма, у дымящегося очага стояла огненная дева с распущенными огненными волосами. Она была освещена святым огнем храма и в руках держала огненный меч. Дева в пламени огня вышла из храма и подошла к главному жрецу, сказавшему ей: «Ты должна спасти священный город — столицу неугасимых огней и храм священный, творением которого являешься и ты». Луноликая, огнесияющая дева последний раз бросила свой взор на возвышающуюся башню-храм и направилась к войскам могучего Нур-Эддина. Огненная дева выполнила свой священный обет и освободила своих соотечественников, но она полюбила убитого его полководца и, решив умереть после гибели любимого человека, вонзила меч себе в грудь, отдав душу на вечный покой в храме перед священным огнем. Огни храма погасли, и он превратился в башню освобождения, названную в честь погибшей девы Гыз галасы.
Семь дней и семь ночей продолжали выть то гилавари, то хазри, и только на седьмой день стихли ураганные ветры [Возможно, имелись в виду ураганные ветры (гилавари — южный, хазри — северный) и бури, возникшие в результате сильного землетрясения, которое сдвинуло пласты грунтов, где были расположены храмы, а это вызвало прекращение свободного выхода газа, и огни во всех алтарях храма и перед входом в него погасли (Д. Л.).].
Сейчас же после прекращения ветров далеко от крепостных стен — священного города Баде-Кубе, на расстоянии семи фарсангов начали искриться тусклые огни.
Эти искры были священные и семиглавые огни, они искрились от погаснувшего образа огненной девы. И на этом новом месте был воздвигнут храм, приютивший всех жрецов огня, освещавшего души верующих в силу святого пламени ([419], с. 151 — 154).
Если в первой легенде мы наблюдаем борьбу разных религий — манихейской или раннехристианской с зороастрийской, то во второй описываются события, где культ огня находился в самом расцвете и огненная дева — богиня огня (генезис древних женских идольчиков в сочетании с культом домашнего очага) — освобождает свой народ, город, а главное храм, от поругания иноземными захватчиками.
Эту легенду можно отнести уже к VII — VI вв. до н. э. или даже к более ранним временам. Это тем более вероятно, что после захвата Манны в западных областях Мидии, а позднее и в Атропатене на Мугани([24], с. 303) индийским жрецам-магам были выделены обширные храмовые земли ([196], с. 39) и в их руках сконцентрировалась большая духовная власть.
Во главе Атропатены с IV в. до н. э. стоял теократический правитель — хранитель культа огня Атропат. (Имя это, очевидно, не являлось именем собственным) [475]. Встречающееся в Авесте это имя свидетельствует, возможно, о поклонении зороастризму его носителей. По всей вероятности, упомянутый Атропат не был первым из общего числа атропатов. У него были, по-видимому, предшественники. Все это говорит о том, что Атропатена была новым центром зороастризма еще задолго до Сасанидов ([24], с. 18). Идеи зороастризма, столь сильные в сопредельной с Северным Азербайджаном Атропатене, конечно, не могли не иметь большого на него влияния.
Происхождение второй легенды, нам кажется, было связано еще и с тем, что одновременно с какими-то историческими событиями (войной или междоусобицей) совпало землетрясение, вызвавшее сильные ураганные ветры, морскую бурю, а главное прекратившее доступ естественного газа к бакинским храмам огнепоклонников. Возможно, это же землетрясение или какие-либо иные земные катаклизмы одновременно открыли доступ естественному выходу газа в районе Сураханов — в семи фарсангах от Баку ([419], с. 154), где впоследствии был построен храм огнепоклонников, огни которого были потушены лишь в 1902 году [В 1969 г. храм был реставрирован и огни вновь зажглись, но уже для туристов (Д. А.).]. Бакинские храмы, в которых потухли огни, постепенно пришли в упадок и впоследствии были разрушены, кроме башенного храма, который с приходом ислама мог использоваться под маяк, а возможно, продолжал служить как обсерватория и наблюдательная башня, также являясь местом, где могли укрыться во время боя женщины и дети.
Была еще малоизвестная легенда, записанная в середине прошлого столетия польским путешественником М. Б. Анжейковичем, которая гласила: «Город Баку был заложен неким Хунзаром, имеющим жену Зуммуриаду, Хунзар построил себе пышный дворец, в котором они долго жили, пока от него не убежала Зуммуриада и не объявила себя богиней. Не желая иметь никаких отношений со смертными, она построила себе башню, в которой жила всегда одиноко. Эту башню можно увидеть и сегодня над самым морем («Девичья башня») в городе, который назывался Хунзаром» ([490], с. 122, 123).
Согласно преданию, записанному в 1860 г. Б. Дорном, Хунсар было древним названием Баку ([172], с. 171 — 173). Исследование В. И. Абаевым топонима Хунсар показало, что, будучи сложным словом, оно материально и структурно восходит к древнеиранской эпохе, т. е. живет не менее трех-четырех тысяч лет. Точное значение термина Хунсар (Xunsar), как он считает, — солнечная сторона, направленный, обращенный в сторону Солнца ([108], с. 125 — 128).
В плане города Баку, составленном в 1806 г., «Девичья башня» обозначена «Калыс Хонзар — Большая башня» [74]. Калыс — искаженное слово Кала, Гала — башня. Видимо, и город, и его большая башня имели на каком-то этапе одно название Хунзар — Хонсар, т. е. город Солнца, храм Солнца, одновременно обращенные к Солнцу.
Нам кажется, можно было бы топоним «Xunsar» прочитать Гюн-зер, Гюн — солнце, зер — золото, город золотого (яркого) Солнца. Девичья башня своими узкими окнами направлена на восток и юго-восток к золотому Солнцу. Согласно таблице 4, Солнце является глазом Вели¬кого Митры (Дара и Мира), одним из символов которого является золотой цвет.
Как мы уже отмечали выше, на одной из фризовых плит священной крепости Сабаиль имеется упоминание о городе Бандери-Баку. Банд-дар (и) аналогично Дар-Банд означает заграждения, Ворота Мира и Войны (Дар и Мир), иными словами крепость, город Великого Митры. Таким образом, башенный храм Хунзар-Гюнзер, видимо, на определенном историческом этапе мог быть храмом Великого Митры, окна которого обращены к лучам золотого Солнца, бывшего глазом этого божества.
Возвращаясь к легенде о богине Зуммуриаде, построившей себе башню, отметим, что, видимо, имелась в виду предполагаемая нами башня и храм огня, на месте которых была построена в XIV в. Джума-мечеть. Зуммуриада — Зумруд (Изумруд) — это богиня зеленой звезды Веги (таблица 4).
Таким образом, можно высказать предположение, что в древнем священном городе Атеши-Бага-ван [В надписях Ахеменидов Ахура Мазда называется «Бага», богом, а «Бага» является специфическим эпитетом бога Митры ([3891, с. 247).] Хунзар имелись следующие храмы: главный семиалтарный восьмиэтажный башенный храм Великого Митры или древнего Мазды (Гюн-зер), древнейший храм Апам Напата [На развалинах этого храма, расположенного рядом с Девичьей башней, в конце XIX в. была восстановлена небольшая старинная церквушка.] (Аб — вода, Напат-нафт — нефть), бога огня в жидкости, воде, нефти (III — II тыс. до н. э.), башенный храм Изумрудной богини (Ванант-Вега), рядом с ним храм Арта-Вахишта — сына Ахуры, духа огня (таблица 4), рядом с главным храмом имелся небольшой храм, который мог быть посвящен Вогу-Мана (добрая, благая мысль), пять храмов внутри города-крепости, из них два башенных.
В южном конце древнего города и за его стенами имелись, видимо, еще три башенных храма, прообраз которых, возможно, лег в основу изображенных на скале 9 в комплексе горы Джингир-даг в Кобустане трех башенных храмов. На ряде старых карт в южной части города сохранилось название «беш гюлля», т. е. пять башен, хотя не сохранившихся до нашего времени. Не исключено, что в глубокой древности в городе Атеши-Бага-ван, Хунзар (Гюн-зер) имелись пять башенных храмов (беш гюлля), посвященных, по всей вероятности, пантеону митраизских и маздаизских культов.
Во многих древних религиях священность цифр три, пять и семь наблюдается на многочисленных примерах. В легенде о Девичьей башне также упоминаются семиглавые огни, семицветные огни, семь дней и семь ночей выли то гилавари, то хазри, новые огни зажглись на расстоянии семи фарсангов? Что за семь огней (семиглавые огни) потухли в бакинском башенном храме и зажглись семиглавым пламенем на расстоянии семи фарсангов. Нам кажется, что эти огни семи священных этажей бакинской башни, в которых имеются специальные ниши- очаги, примыкающие к центральному гончарному газопроводу, от которого, видимо, были поэтажные отводы для ритуального пламени, дальше газопровод поднимался на верхнюю площадку и там при помощи тонких гончарных труб разбивался на семь ответвлений, создавал над башней огненную корону семиглавых огней. Это подтверждается рисунком художника Сергеева (1796 г.), из которого ясно видно, что на верхней круглой площадке храма имелись тумбообразные очаги ([216], с. 144; [56], с. 21 — 24).
Главным божеством зороастрийцы считали Ормузда, воплощением которого был Арта — огонь. На зороастрийских алтарях поддерживался неугасимый огонь, ему поклонялись, в его честь совершали жертвоприношения ([196], с. 40). Первый этаж башни, не имеющий прямой связи с первым ритуальным этажом (2-й этаж башни), кроме приставной лестницы, служил преддверием в святилище. Собственно храм начинался со второго этажа и на протяжении всех семи этажей, где горели семь очагов в ритуальных нишах. Хочется высказать предположение, что в г. Баку были построены пять или семь башенных храмов, как это видим на примерах горных мидийских крепостей Хархар и Гишессу. Внутри первой крепости имелись пять башенных храмов, а перед второй полукругом располагались семь аналогичных башен.
Несмотря на глубокую древность происхождения вышеприведенных легенд, относящих нас к временам митраизма и маздаизма, все же сохранившиеся в них местные названия: города Баде-Кубе (Баку), море Кульзум-Данизи (Каспийское море), ветров — хазри (норд), гиляни, гилявари, фарси (моряна) и т. д. ([419], б. с. 149, 150) — показывают, что речь идет о бакинской башне Гыз галасы, хотя в те времена, видимо, имелось немало и других храмов. Архитектурный образ и объемно-пространственные решения многих малых храмов огня не имели себе аналогов и произошли, видимо, на базе местных архитектурных форм и приемов, другие же, к ним относится Гыз галасы, возникли на основе и по типу крупных культовых сооружений Древнего Востока, но всегда с местными, чисто региональными чертами (приемы каменной кладки, дарбазные своды лестничных коридоров, купола и др.).
К апшеронским огням и храмам огня, Солнца и беспредельного света шли паломники многих восточных стран. Впервые о священных огнях упоминается в древних источниках 395 г. в связи с вторжением гуннов в Переднюю Азию, в том числе и в Мидию, владения которых охватывали многие страны Востока. В Мидию в этот период входил также и Азербайджан. Вероятно, многие храмы по своей архитектурно-планировочной композиции могут считаться творениями каспио-апшеронского или албано-апшеронского зодчества. Однако временами они создавались также и под некоторым влиянием родственных иранских, мидийских и других храмов. Архаичное башенное сооружение г. Баку могло возникнуть как синтез архитектур двух древних народов — каспиев и мидийцев (башни в крепостях Хархар и Кишессу. — Д. А.).
По мнению ряда исследователей, Мидия является родиной религии Заратуштры ([263], с. 18) и в ней, если судить по ассирийским рельефам из Дур-Шаррукина, зародился и развивался один из типов башенных храмов. В древней Мидии основным строительным материалом был глиняный кирпич, высушенный на солнце (сырец). Для того, чтобы строить из сырцового кирпича высокие полые внутри башенные постройки, необходимо было для прочности принимать значительную толщину стен ([24], т; 39, [55a], [175], р. 34, 48) и, кроме того, обязательно с массивным контрфорсом, который постепенно настолько слился с ритуальным образом храмов, что, видимо, впоследствии его возводили и тогда, когда в этом не было нужды, а башня, возводимая из камня, спокойно могла бы стоять и без контрфорса — Гыз галасы в Баку ([48], с. 4,
Вероятно, став неотъемлемой частью храма, этот выступ уже играл определенную ритуальную роль своей формой и, возможно, направлением в сторону восходящего светила, создавая поверху башни добавочную площадь, по всей вероятности, использовавшуюся во время обряда зороастрийского богослужения и пения жертвенных гимнов. Храмы и жреческие олигархии древнего мира, как правило, были освобождены от государственных повинностей и налогов. В древних храмах скапливались несметные богатства и не раз бывало, что государство испытывало нужду, в то время как храмы богатели ([473], с. 115). Поэтому для храмов древнего мира было под силу строительство грандиозных по тому времени культовых сооружений, какими являются храмы, изображенные на ассирийских рельефах, и бакинский башенный храм.
Храмы, по выражению ряда историков древнего мира — В. А. Тураева [412], А. Кристенсена [473], В. Тарна [401], И Дьяконова [175] и других, были как бы «государством в государстве». Это заметил еще Аммиан Марцелин, писавший о жрецах Мидии, что они «жили по собственным законам» [30].
Древняя Атропатена была теократией зороастризма. Об этом можно судить потому, что коронование Сасанидских «царей Ирана и не Ирана» происходило в Атропатенском храме ([473], с. 16). Отсюда можно предполагать, что в те отдаленные времена на территории Атропатены и, вероятно, Кавказской Албании, в том числе и в древнем Баку, строились крупные башенные храмы, столь характерные для ранних эпох зарождения религии Ахура Мазды, а также небольшие храмы, капища и алтари.
Построенные в основном из сырцового кирпича эти мидийские храмы за многие века превратились в оплывшие глиняные холмы, и лишь бакинский храм, возведенный из прочных известняковых камней, но с толщиной стен, присущей для сырцовых кирпичей, сумел выстоять до настоящего времени.
Храмы древнего мира были обязаны охранять первобытно-общинную собственность и защищать всех членов общины от угона, порабощения: «взаимная обязанность друг друга оказывать защиту в случае насилия», они были местом убежища для преследуемых ([101], с. 4).
При основании городов и разделе земель всегда выделялся «священный участок» ([473], с. 83). Примыкающие к бакинскому башенному храму остатки стен с полукруглыми башнями- контрфорсами, видимо, ограждали в свое время такой священный участок, в котором находилась более мелкие храмы, жилые и хозяйственные постройки для служителей культа огня, для ищущих защиты (асилии) храма и других лиц, в той или иной мере связанных с нормальным ходом жизни храмовой общины. Не об этой ли третьей стене говорилось в легенде: «Древний город Баде-Кубе, окруженный в три ряда идущими зубчатыми стенами, девяносто дней был осажден неприятельскими силами» [(419], а. с. 150).
Именно обязанность зороастрийских храмов защищать своих служителей и ищущих «асилии» заставляла всегда строить свои главные башенные храмы прочными и недоступными со стенами, позволившими бакинскому башенному храму выстоять около трех тысячелетий, представ перед нами незыблемым свидетелем былого величия и необыкновенного мастерства зодчего и строителей.
Бакинский храм, несомненно, подвергался многим реставрациям и перестройкам, о чем свидетельствует явно позднего происхождения плита, видимо, случайно и неаккуратно вделанная в кладку, не над главным входом, а где-то сбоку, на высоте 14 м в верхней полосатой ее части. На этой плите выгравирована куфическая надпись, гласящая «гоббе (купол, свод, небесный свод) Масъуда, сына Давуда» ([75], с. 19). По нашему мнению, это надгробная плита, которой во время ремонта заделали выбоину на башне [Во время ремонта бакинской крепостной стены использовались несколько десятков каменных надгробий (Д. А.).].
Башня была реставрирована в XIX в. в верхней части русским военным ведомством, а в последний раз в 60-х годах XX столетия. Все реставрационные работы, кроме венчающей части, в общем почти не изменили облика храма, правда, в интерьере появились некоторые детали, видимо, более позднего времени, которые дали возможность отдельным исследователям предполагать, что башня возводилась в два приема: первые четыре этажа, как они утверждали, были древнего происхождения, а верхние четыре этажа надстроены в XII в. Не имея ничего для доказательства этого предположения, они просто повторяли гипотезу Дж. Александровича-Насифи и ссылались на вышеуказанную плиту, вделанную в башню ([20], с. 160).
Мидийцы, называемые Геродотом арийцами, славились своей воинственностью, искусством стрелять из лука и умением разводить коней отличных пород, но с развитием культуры постепенно «пристрастились к роскоши». О правильности этих слов Геродота можно судить по изысканным горным крепостям, по дворцовым, замковым и храмовым постройкам, изображенным на ассирийских рельефах ([175], с. 24, 32 — 34, 38, 39), и по величественным развалинам крепости мидийского царя Астиага. Большое развитие получило в Мидии строительное искусство, что видно из клинописных текстов и из сообщений античных авторов. В Мидии имелись опытные мастера-каменотесы, чьим трудом пользовались при строительстве великолепных дворцов в Сузах — старой столице Элама ([196], с. 40), и, возможно, кто-либо из этих мастеров приложил свою руку к строительству бакинского башенного храма (Гыз галасы).
Отдельные исследователи утверждают, что из всех государств древнего мира, игравших крупную роль в истории, меньше всего нам известно о Мидии, относительно которой все наши познания ограничиваются высказываниями Геродота и Ктезия ([388], [413], [24], с. 8).
От Мидии, как указывалось выше, они считали, что не сохранилось ни одной надписи. Поэтому Б. Тураев не считает возможным ставить вопрос о роли Мидии в возникновении и развитии зороастризма [411]. Правда, впоследствии В. Струве доказал, что древнеперсидская клинопись была создана мидийским царем Киарсаром ([392], с. 40 — 50) [Являлась ли Мидия родиной зороастризма, или нет, для настоящего исследования не играет роли. Главное, что она, несомненно, была страной, исповедовавшей религию маздаизма еще в глубокой древности и создавала башенные храмы в своих городах, которые, видимо, являлись образцом храмовой архитектуры для народов Древнего Востока (Д. А.).].
На протяжении всей истории человечества всегда единство религий порождало и единство образов храмов. Христианская религия создала свои типы храмов с небольшими местными архитектурными особенностями (Собор Парижской богоматери, Собор Петра в Риме, Собор Михайловского златоверхого монастыря в Киеве, Успенский собор в Московском Кремле ([201], с. 28, 90) или Албанские христианские церкви в Азербайджане ([80], с. 31, 32; [61], с. 3 — 17). Все эти храмы имели много общего, но никто не путает их, например, с мусульманскими мечетями.
В свою очередь магометанская религия создала свои виды и типы храмов, которые хотя всюду имеют свои региональные особенности, но все же остаются мечетями (мечеть Дворца Ширваншахов в Баку, Джума-мечеть в г. Шемахе, Исфаганская мечеть в Иране и т. д.). Мы считаем, что храмы зороастрийской религии так же несли с собой единство содержания и форм, отличаясь друг от друга чисто региональными особенностями.
Храмы эти порой испытывали влияние не только одной страны, но часто и нескольких стран, исповедовавших общую религию.
В юго-восточной части старого Баку, на одной из бывших прибрежных скал, вот уже несколько тысячелетий возвышается монументальное сооружение, названное в народе «Гыз галасы» («Девичья башня»). Редкая по величине, своеобразная по своей объемно-пространственной композиции и необычная в трактовке своих фасадов башня «Гыз галасы» неизменно привлекала внимание путешественников, исследователей, художников, являясь предметом многих дискуссий [Усейнов М., Бретаницкий Л., Саламзаде А. История архитектуры Азербайджана. М, 1963; Э. Кемпфер, И. Лерх, С. Гмелин, Э. Эйхвальд, И. Березин, А. Араратский, П. Дорн, П. Верещагин и др.].
Необычность башни вызывала и вызывает по сей день много разноречивых предположений о ее назначении и датировке, но никто не задумался о самом главном — под чьим влиянием, на базе какой архитектуры возникла на Апшероне башня, которая с периода ее возникновения не имеет аналогов ни в средневековом, ни в более позднем башенном строительстве как в Закавказье, так и на Ближнем и Среднем Востоке. Отсутствие аналогов, по всей вероятности, послужило причиной того, что фактически никто из исследователей, описывавших «Гыз галасы», не останавливался подробно на этом уникальном памятнике глубокой старины. В то же время постаравшись выяснить, когда и что явилось причиной возникновения столь необычного для Апшерона сооружения, можно было бы по-новому взглянуть на те отдаленные времена, которые отделяют нас от примерной даты ее строительства.
Ближайшее рассмотрение конструкций башенного храма показывает, что он построен по принципу строительства архаических монументальных сооружений. Об этом говорят редкая толщина стен (5 м у основания), большая высота (117 ступеней от отметки второго этажа до верхней площади кровли).
В храме имеются узкие окна, слабо освещающие нижние площадки лестницы, колодец с питьевой водой. В стене башни с западной стороны проходила гончарная труба слабого обжига, частично сохранившаяся до настоящего времени в совершенно чистом виде, к которой в каждом этаже, по нашему мнению, подходят ниши с молитвенными очагами.
Дж. Александрович-Насифи, по всей вероятности, видя разное оформление фасадов Девичьей башни, нижнюю гладкую и рубчатую верхнюю, как неспециалист в архитектуре, мог предположить, что башня строилась в два приема. Но странно, что на протяжении почти пятидесяти лет после выхода в свет его статьи отдельные архитекторы, не взирая на цельность объемно-пространственной композиции и архитектурно-планировочного решения, продолжают в своих исследованиях без всяких доказательств утверждать, что «Гыз галасы» строилась в два приема.
Почему-то, по нашему мнению, явно культовое сооружение — восьмиэтажный храм с семью ритуальными этажами, имевшими семь алтарных ниш с горевшими в них когда-то «вечными» огнями и без единых оборонительных приспособлений, было ими причислено к типу крепостных сооружений, а чистая гончарная труба и вышеприведенные алтарные ниши названы санитарными сооружениями для собиравшихся в ней, по фантазии автора, во время осады 200 женщин и детей ([20], с. 156). Непонятно так же, как исследователи-архитекторы могли это древнее культовое сооружение лишь потому, что оно башенного типа, причислить к крепостным сооружениям. В одном лишь был прав Дж. Александрович-Насифи, говоря, что трудно допустить возникновение храма огня в период арабо-мусульманского владычества ([20], с. 156). Этот храм возник за много веков до прихода арабов на базе более древней строительной культуры и религии государства Каспианы, Мидии, а позже Албании.
Мы считаем, что совершенно прав был проф. В. М Зуммер, который утверждал, что поэтажные ниши являлись ритуальными очагами ([186а], с. 5; [186б], с. 77). Полутемные, круглые в плане, без всякого оформления комнаты, перекрытые плоскими сферическими куполами, с круглыми отверстиями в центре, имели расположенные по одной вертикали ритуальные ниши-очаги, в которых горели неугасимые священные огни, одновременно освещавшие темные входы в ритуальные помещения.
По нашему мнению, в указанном газовом стояке, видимо, на уровне поэтажных ритуальных ниш устанавливалась специальная гончарная секция, к сожалению, не сохранившаяся ни в одном этаже, имевшая небольшой отвод-горелку, направленный кверху, через который выходил газ, постоянно горевший во всех семи святилищах храма. Бакинский башенный храм семи богов был впоследствии, скорее всего в эпоху Сасанидов, превращен в чисто зороастрийское культовое сооружение, где всегда должен был гореть неугасимый огонь, которому они поклонялись, о чем упоминается в древних легендах, посвященных этому храму.
Необходимость установки гончарных секций в имеющиеся габариты каменного колодца (Д = 0,45 м) заставила изготовлять необычные гончарные секции высотой 42 см, суживающиеся книзу и вдеваемые в верхнюю гладкую часть предыдущей секции, т. е. без утолщения с наружной стороны. Таким образом, вся внутренняя поверхность газового гончарного стояка через каждые 31 см имеет суживающийся на 2,4 см ободок шириной 9 см. Это ясно показывает, что стояк никак не мог быть канализационным, так как любой внутренний выступ в канализационном стояке привел бы к забивке его фекальной массой.
Этот газовый стояк, собранный из одинаковых по форме и размерам неполивных гончарных секций, согласно нашей реконструкции, проходит от первого этажа до семи каменных труб, установленных по верху башни и к которым подходила труба, подводившая газ, постоянно горевший семиглавым пламенем, венчая башенный храм яркой огненной короной.
При посещении в конце 20-х и начале 30-х годов Девичьей башни, мы точно запомнили, что гончарная газовая труба в те годы была лишь частично разбита, от пола каждого этажа примерно 15 — 25 см, что подтверждается рисунками и фотографиями, опубликованными в статье Дж. Александровича-Насифи ([20], р. 23, 30, 31, 32). Таким образом, никак нельзя предположить, что эти ниши могли служить «ретирадами» (санитарными узлами). Кроме всего, пол ниш не имен и не имеет уклона в сторону трубопровода. Визуальное, обследование внутренних стенок трубопровода показало, что он чист и не имеет грязных пятен и отложений солей [Археолог О. Исмизаде давал на химический анализ отломанный кусок гончарного стояка. Анализ не подтвердил наличия фекальных остатков и солей, опровергнув мнение отдельных исследователей, считавших стояк канализационным (Д. А.).]. Стенки газопроводной трубы, имея один ровный бледно-розовый цвет гончарных изделий слабого обжига, не могли служить канализационными отводами и сохраниться в такой чистоте. Так, неправильно обрисованная конструкция гончарной трубы дала возможность некоторым исследователям, не проверив ее лично, впоследствии так же утверждать, что труба в башне была канализационной, а ритуальные ниши огня — поэтажными уборными ([20], с. 156). Дж. Александрович-Насифи, не архитектор по специальности, мог случайно высказать столь неправильное предположение. Видимо, подробно не изучив конструкцию стояка, отдельные исследователи, уже архитекторы по специальности, продолжали оставаться на этой ошибочной точке зрения. Нам известны многие средневековые башни, замки и даже дворцы, в которых вообще отсутствовали помещения для ретирад, а тут вдруг поэтажное обеспечение ими.
Бакинский храм имеет в первом этаже как бы преддверие и семь этажей святилищ с алтарями огня в виде поэтажных ниш ([186а], с. 5, ([186б], с. 77; [54], с. 13), где горели «вечные» огни. За нишами проходил в древности каменный газовый стояк. От него специальные каменные выступы с отверстием подводили газ в нишу-алтарь, которые со временем, будучи, видимо, без металлической оковки, обгорели и выкрошились. В эпоху Сасанидов, скорее всего во времена Шапура I и наставника царя царей верховного жреца (магупата) всего государства Картира, который укреплял единую веру и основывал храмы огня ([255], с. 16), одряхлевший храм в г. Баку, видимо, был подвергнут крупной реконструкции, во время которой в каменную газовую трубу был вмурован гончарный стояк слабого обжига без поливы.
Бакинский башенный храм, согласно обмерным чертежам [Обмер бакинской « Девичьей башни» был сделан Н. Рзаевым, высотные отметки даны топографом Соловьевым (Д. А).], имеет внутреннюю высоту, равную от пола первого этажа до пола верхней открытой площадки 28,0 м. Внешние размеры башни со стороны входа, с учетом цокольной части и парапета, примерно равны 32,0 м, а со стороны моря за счет резкого падения уровня скалы высота доходит до 35,0 м. Такая высота в те отдаленные времена встречалась очень редко.
Интересна система членения фасадов бакинского башенного храма, по вертикали на три основные части: 1) основание из камней неправильной формы, как бы сливающихся с выступающей скалой; 2) гладкая часть башни, решенная горизонтальными рядами аккуратно обтесанных камней; 3) верхняя часть, решенная аккуратным чередованием попеременно выступающих и втопленных рядов каменной кладки с завершением в виде плоского валика и гладкого парапета, ограждающего верхнюю ритуальную площадку. На парапете до реконструкции возвышались семь тумб-горелок.
Неясность творческих основ происхождения бакинского храма не раз вызывала недоумение у исследователей. Некоторые из них, инстинктивно чувствуя и искренне сознавая все то, что приписывают «Девичьей башне», как-то не прилагается к ней, писали, что до настоящего времени все еще не разгаданная, полная неизвестности, привлекает взоры всех «Гыз галасы» — «Девичья башня» ([463], с. 10). Другой исследователь пишет, что «Девичья башня» резко выделяется среди оборонительных сооружений Апшерона ([103], с. 81).
Созданный как культовое сооружение и никакого отношения не имеющий к оборонительным башням, бакинский «храм» только после победы исламской религии использовался как наблюдательная башня Гез-Гюльляси, как маяк и, судя по работам Сеид Яхья Бакуви, продолжал использоваться как обсерватория для наблюдения за небесными светилами. Поэтому он так отличается от средневековых оборонительных сооружений Апшерона, являясь творением иного, более древнего мира, с иными канонами архитектуры и строительства.
Древнему зодчему, творцу этого по тому времени строительного чуда, удалось добиться столь сильной выразительности тем, что поставив на треугольную в плане скалу башенный храм, состоящий из двух вертикальных объемов, он сумел слить их в одно целое здание. Разбив оформление стен на гладкую нижнюю часть и на пластично решенную верхнюю, автор не разделил два разных в плане объема на одинаковые по вертикали части.
Строгая закономерность решения образа храма в целом и взаимосвязанность отдельных частей его между собой, нам кажется, полностью опровергают предположение некоторых исследователей, считающих, что башня «Гыз галасы» строилась в два приема ([20], с. 156; [104], с. 22): первая гладкая и вторая ребристая.
Как видно из таблицы 1, толщина всех средневековых башен на уровне первого этажа колеблется от 2,11 до 1,20 м, так как сравнительно высокая техника строительства средневековых мастеров подсказала им более национальное решение построек, где 2,0-м толщина была более чем достаточна для прочности самой башни и устойчивости против таранов противника во время осады. Поэтому если предположить, что в XII в. башня «Гыз галасы» была бы надстроена новыми четырьмя этажами, то, конечно, средневековый мастер не продолжал бы эту невероятную для камня известняка толщину, равную на уровне 4-го этажа башни примерно 4,5 м, а возвел бы стены своих этажей не толще стен, указанных в таблице 1, т. е. в размерах от 2,0 до 1,2 м. Возводя даже новые башенные постройки, зодчие средневековья сооружали их с инженерной логичностью, придавая нижним этажам необходимую, с оборонительной точки зрения, толщину стен и сокращая ее в верхних этажах, где эта толщина была излишней. В пример можно привести донжон второй бакинской крепости IV — I вв. до н. э. ([52], с. 50, 52), многие боевые башни Апшеронского полуострова с VIII по XII в. и, наконец, боевую башню XVI в. в селении Джары ([413], с. 339). Несмотря на оборонительное назначение этой 6-этажной башни, выполненной из твердого камня, толщина стен ее равна 1,0 — 1,2 м на уровне пола первого этажа и вдвое уже на уровне пола 4-го этажа. В существующем же башенном храме мы видим, что стены равномерно утончаются от 5,0 м на первом этаже до 4,0 м на восьмом этаже. Это лишний раз подтверждает, что так называемая «Девичья башня» была задумана и осуществлена строительством одновременно, от начала до конца.
Архитектурно-конструктивная логичность и целесообразность этого архаического сооружения прослеживаются как в решении наружного объема, так и в трактовке внутреннего пространства. Наружное утончение башни идет одновременно с небольшим внутренним расширением, что создало возможность постепенно увеличивать в каждом следующем этаже площадь помещения. Уменьшив на 1 метр поверху толщину наружных стен, где она по конструктивным соображениям не нужна, зодчий доказал, что он еще и хороший инженер. Обращенная на северо-восток, почти гладкая с небольшой вогнутостью стена, объединившая выступ и башню, благодаря правильной постановке самого сооружения и закруглениям с обеих сторон, легко обтекается северо-западным ветром «нордом». Узкие окна, решенные двумя рядами на разных уровнях благодаря расширению их внутрь и особенно к низу, слабо освещают нижнюю лестничную площадку, но не дают возможности увидеть основание башни. Это доказывает, что окна служили для вентиляции, освещения, а главное для наблюдения за восходящим светилом и звездами, поэтому не могли служить оборонным целям.
Все окна расположены с подветренной стороны, защищены выступающим контрфорсом и обращены на юго-восток, в сторону восходящего солнца и его зенита, туда же; куда направлен контрфорс башни. Установившиеся в Мидийском государстве, а возможно, и в Каспиане, композиционные типы («эталоны») башенных храмов ([285], с. 15) были в значительной мере связаны с использованием определенных, выработанных эпохой, строительно-конструктивных канонов. Формообразование башенных храмов являлось, конечно, следствием не только решения плана, но и хорошо продуманной, гармонично связанной во всех своих звеньях архаичной конструктивной системы. Древний зодчий, разработав систему статического равновесия, исходил, вероятно, из вышеуказанного канона, созданного на основе древних храмов, возводившихся из сырцовых кирпичей, отсюда такая конструктивно не нужная толщина стен бакинского храма. Красота и незабываемость образа бакинского башенного храма не зависят от декоративных приемов оформления его фасадов, а заключаются в художественной логике и тектонике основных композиционных элементов сооружения его общих архитектурных форм, зависящих главным образом от правильного соблюдения пропорциональных соотношений.
Здание храма представляет собой целостный организм, решенный предельно просто, четко и гармонично, именно в его простоте заключена истинная красота и выразительность. Как мидийцы, каспии, так и албаны, видимо, были последователями митраизма и маздаизма, а впоследствии зороастрийской религии, и поэтому их памятники олицетворяли законы и требования, всегда предъявляемые религией.
Познакомившись с ассирийскими рельефами, можно заметить, что родственные бакинской башне строения не входят в состав оборонительных сооружений, изображенных на рассматриваемых рельефах. В горной крепости Кишессу, ввиду тесноты внутри крепостного пространства, семь башенных сооружений вынесены за черту крепостных стен и расположены вокруг нее то группами, то отдельными башнями.
В горной крепости Хар-Хар, благодаря величине свободного внутрикрепостного холмообразного пространства, пять храмовых башенных сооружений расположены попарно, у основания и на склонах, а одна башня — на вершине холма. Кроме того, в этой крепости указаны крупное здание, видимо, дворец, стены которого укреплены четырьмя массивными контрфорсами, а на вершине холма — оборонительное сооружение, по всей вероятности, служившее последней цитаделью правителя крепости. Характерно, что и гражданские сооружения значительной высоты снабжены системой контрфорсов, необходимых для столь высоких сооружений, построенных из сырцовых кирпичей.
Несмотря на значительную толщину стен, все же малая прочность стенового материала, каким является кирпич-сырец, заставила опытных строителей усилить стены добавочными массивными контрфорсами полукруглого или прямоугольного очертания ([175], с. 187). Какие же крупные постройки могли быть созданы в те времена, кроме оборонительных сооружений, дворцов и замков? Конечно, храмы, а их обилие говорит о силе и богатстве духовенства Мидии, влияющего на духовную и политическую жизнь страны.
Вообще в те отдаленные времена строили прочно, на века, причем архитектор отвечал головой за качество своих сооружений. Как гласил один из 282 законов Шумерского царя Хамурапи (первая половина XVIII в. до н. э.): «Если архитектор строит для кого-нибудь дом, и этот дом непрочен и обрушивается на его владельца, этот архитектор достоин смерти» [135]. Законы эти в той или иной трактовке, по всей вероятности, применялись во всех странах Древнего Востока. Отсутствие прочных строительных материалов заставляло идти на массивность конструкций, т. е. утолщение стен и усиление их контрфорсами.
Внимательно исследуя ассирийский рельеф, изображающий горную крепость Кишессу, мы видим, что отдельно стоящие башенные сооружения не все одинаковой сохранности, это говорит о разном их возрасте. Некоторые из них прекрасно сохранились, у одних разрушена венчающая часть, у других кое-где повреждены стены. Ко времени создания рельефов, изображающих завоевание мидийских крепостей (конец VIII в до н. э.), отдельные башенные храмы относительно недавно построены, а некоторые можно отнести к более древним временам. Судя по рельефам, видно, что в разных городах-крепостях обширного Мидийского государства, а по наскальным рисункам в Кобустане и в Каспиане, на протяжении многих веков сложился вполне оригинальный тип культовых башенных сооружений, которые в композиционном отношении сильно отличались от оборонительных и культовых башенных сооружений, характерных для последующих веков. По всей вероятности, единственным сохранившимся типом каспио-мидийских башенных храмов является бакинский храм (Гыз галасы).
В мидийских горных крепостях Кишессу и Хар-Хар мы видим не один башенный храм, а целые храмовые комплексы, имеющие известные аналоги с храмовыми ансамблями (X в. н. э.) Буханешвара, Каджурахо и Паттадакале в Индии ([109], с. 116) или храмовыми комплексами около Киото и Нары в Японии и др. ([109], т. 38, 61, 99, 101). Очевидно, того требовали религиозные законы и обычаи.
В Баку мы, по-видимому, имели несколько древних небольших храмов ([73], с. 45), два находились в непосредственной близости от Гыз галасы, на фундаментах которых в XIX. в были построены небольшая армянская церковь [Армянская церковь повторяет плановое решение старой албанской церкви, возведенной на развалинах древнего храма, новой является колокольня, убрав которую мы имели бы здание албанской церкви, очень близкое по архитектуре к храму Апам Напата (Храм Нефти) — Д. А.] и русская часовня, а на фундаменте третьего в XIV в. была построена Джума мечеть, отстоящая на 400 — 450 м от громады башенного храма. Кроме существующего храма Гыз галасы в бакинской крепости или рядом с ней в настоящее время не сохранялись аналогические сооружения. Это дает нам право предполагать, что другие храмы, видимо, построенные не на скале, со временем разрушились или были разрушены в связи с прекращением свободного выхода газа в районе бакинских храмов.
Возможно, отсутствие выходов газа на поверхность послужило причиной прекращения дальнейшего строительства целого комплекса аналогичных храмов? Другой причиной могло быть падение Мидийской державы, происшедшее в VI в. до н.э. ([196], с. 41). Отсутствие выхода газа, конечно, могло послужить причиной прекращения функционирования бакинских храмов и перенесения их на новые места свободного выхода газа, например, храмовый комплекс Сабаиль или в Сураханы (на расстоянии семи фарсангов) и др.
Судя по второй приводимой нами легенде, это событие могло произойти в период расцвета зороастризма и относится нами примерно к VI — V вв. до н. э.
Был ли бакинский башенный храм построен в эпоху древних Каспианы и Мидии VIII — VII вв. до н. э. или эпоху Мидии — Атропатены IV — III вв. до н. э., несомненно одно — это дозороастрийское, а позже зороастрийское культовое сооружение, построенное под влиянием древних каспийских и мидийских храмов, столь удачно увековеченных на скалах Джингир-даг в Кобустане, III — II тыс до н. э. ([57], с. 4, 5) и на Ассирийских рельефах. Однако в пользу более древней его датировки говорит отсутствие в исследуемые нами поздние периоды аналогичных построек. Таким образом, мы высказываем предположение, что бакинский башенный храм мог быть построен самое позднее на рубеже VIII — VII вв. до н. э., а возможно, значительно раньше [49]. Рядом с бакинским храмом Гыз галасы северо-западнее от него примерно в 50 м находится здание караван-сарая — гостиницы, сильно реконструированного в XIV в. на базе более древней постройки, видимо, имевшей то же назначение. Это здание до сего времени носит свое древнее название — караван-сарай «Мултаны» по имени индийского племени огнепоклонников Мултаны [Каравай-сарай « Мултаны» был подробно обмерен Н. Рзаевым и Ш. Фатуллаевым в 1965 г. В настоящее время он полностью реставрирован.].
По всей вероятности, это название перешло к караван-сараю XIV в. по наследству от древнего, построенного еще в эпоху догматического зороастризма, эпоху Сасанидов, а может быть, и раньше, так как трудно представить, чтобы в период владычества исламской религии какому-то новому зданию могли присвоить языческое название. В предпоследний раз этот караван-сарай был реставрирован в XVII в. В 1974 — 1976 гг. производили последнюю реконструкцию этого древнего сооружения. Построенный в непосредственной близости от высокой каменной стены, ограждавшей храмовый участок, и невдалеке от главных ворот, которые были несколько западнее главного храма, караван-сарай «Мултаны» служил приютом для зороастрийских паломников далекой Индии.
Индийские паломники часто приезжали в древний город Атеши-Багуан, Багаван (город божественных огней) и останавливались в своем караван-сарае для того, чтобы принять участие в богослужениях и жертвоприношениях крупнейшего святилища маздаистов, а позже зороастрийцев, каким, видимо, был в те отдаленные времена бакинский храм семиглавых огней.
Присутствие рядом с башенным храмом караван-сарая огнепоклонников Индии и напротив него Бухарского караван-сарая для пришельцев из Средней Азии [Бухарский караван сарай XIV в подробно обмерен Н. Рзаевым и Ш. Фатуллаевым в 1965 г. В настоящее время он полностью реставоирован.], реконструированного в XIV в. также на месте более древнего здания [Во время обмера этого памятника Н. Рзаев также обнаружил более древнюю часть здания.], служившего в свое время, видимо, приютом для огнепоклонников Согда, Хорезма, Бактрии и др., говорит о том, что бакинские главный и ряд других храмов были издревле посещаемы приверженцами зороастрийской религии. Если бы в Баку не было бы культового комплекса сооружений, известных далеко за пределами древнего Азербайджана, вряд ли возникали бы рядом с ним специальные караван-сараи для пришельцев из далеких стран, всегда совмещавших деловые цели с поклонением своему божеству.
Видимо, до землетрясения или по какой-либо другой причине, вызвавшей прекращение выхода газа у бакинских храмов, основным культовым центром маздаизма и зороастризма, пользовавшимся широкой популярностью в Каспиане, Албании и Мидии — Атропатене, был храмовый комплекс древнего города Атеши-Багуан со своими «вечными» огнями.
Храм огнепоклонников в Сураханах, а вернее капище огнепоклонников, мог возникнуть, как говорилось в легенде, после прекращения выхода газа в бакинских храмах уже на закате зороастрийской религии, иначе вокруг него возник бы также караван-сарай, а не только кельи для небольшой группы верующих. Еще невероятнее предположить, что пришельцы из далеких стран селились бы в Баку, т.е. в семи фарсангах от храма, и потом ежедневно совершали бы этот далеко не легкий и небезопасный в те времена путь от города до Сураханов и обратно.
Все это лишний раз подтверждает, что в Азербайджане основным храмовым комплексом в эпоху расцвета зороастризма были бакинские храмы с главным башенным храмом семиглавых огней, впоследствии названным Девичьей башней.
Изображенные на Ассирийских рельефах башенные храмы, родственные бакинскому как по внешнему виду, так и по конструктивному решению, по нашему мнению, отдельные исследователи без достаточного основания ошибочно причисляют к жилым строениям ([236], с.110 ).
Строительство в Мидии подобных сооружений интересно в связи с нерешенным вопросом генезиса некоторых башнеобразных сооружений Ахеменидского Ирана.
Внимание исследователей привлекала проблема генезиса известного башенного сооружения Ка'аба-и Зардуш (Кааба Зороастра) в Некш-и Рустаме (559 — 430 г. до н. з.), расположенного неподалеку от Ахеменидских скальных гробниц.
Этому квадратному в плане, небольших размеров башенному сооружению (4,3х 4,3 при высоте 6,5 м) ([258], с. 9) отдельные исследователи приписывают всевозможные функции, то это погребальная зороастрийская башня Ахеменидской Персии для выставления трупов на съедение птицам ([106], с. 287), то «Дом основ», т.е. хранилище официальных хроник, документов и религиозных постановлений, а может быть и списка священной Авесты ([258], с.13). Э. Херцфельд считает его своеобразным воспроизведением древнеиранских типов жилья ([413], с. 23). Н. Брунов, например, говорит: «Возможно, персидские погребальные башни связаны с формой жилой архитектуры, так как они очень напоминают башни на углах дворцовых зал» ([109], с. 282). В. Крачковская же связывает возникновение и распространение башенноподобных жилищ в Мидии (как и в Южной Аравии) с необходимостью защиты оседлого населения от нападения кочевников ([236], с. 110).
Судя по небольшим размерам, Кааба Зороастра вряд ли служила «Домом основ», так как размеры внутреннего помещения, согласно плану на рис. Р. Кер-Портера, равны 7,36 м2. Скорее всего это погребальная зороастрийская башня, похожая на некоторые квадратные «Дахмы» в Азербайджане, в решении фасадов которой применены элементы жилой архитектуры, аналогично трактовке фасадов пещерных гробниц, решенных также с применением элементов жилой архитектуры, причем в гораздо большей степени, чем вышеописанное погребальное сооружение.
Это небольшое квадратное в плане сооружение, совершенно не имеет ничего общего с круглыми в плане громадными башнями, изображенными на ассирийских рельефах крепостей Кишессу и Хар-Хар. Непонятно, где Э. Херцфельд усмотрел сходство мидийских башен с Ка'аба-и Зардушт [*Э. Херцфельд в последнее время все больше отстаивал мнение, что Персепольский памятник являлся могилой Заратуштры [462].]. В Азербайджане и в республиках Закавказья имеется много образцов средневекового жилья башенного типа. Эти здания, как правило, строятся или отдельно стоящими, являясь цитаделью какой-либо семьи, или группами, создавая небольшое поселение.
Характерно то, что такие жилые дома башенного типа, как правило, не строили рядом с городом или крепостью, так как в таком случае роль укрытия оседлого населения, живущего вокруг, брали на себя уже город или крепость.
Говоря о башенных постройках, расположенных вокруг крепости Кишессу, В. Крачковская, видимо, не обратила внимание на то, что аналогичные постройки имеются и в крепости Хар-Хар. Строить же жилье башенного типа в крепости, нам кажется, никто не стал бы, тем более, что в этой крепости имеются и дворец и неприступная цитадель. Так что, эти башенного типа здания с мощными контрфорсами могли быть только храмами, ставшими в какой-то мере прообразом для бакинского семиалтарного храма, оказав, несомненно, влияние на дальнейшее развитие культовой архитектуры Азербайджана и Ахеменидского Ирана.
Археологические раскопки последних лет несколько расширили сведения о развитии строительной техники северных областей Азербайджана на рубеже нашей эры ([413], с. 23, 24).
Интересны методы захоронения в древних поселениях Азербайджана например, в поселении Кюль-тепе (IV — III тыс. до н. э.), в некоторые погребениях которого костяки бы ли окрашены в красный цвет. Этот обычай наблюдался у многих племен. Кроме Азербайджана в погребениях самых нижних слоев Тепе-Сиалха в Мидии (III тыс. до н. э.) также обнаруживались костяки, окрашенные в красный цвет ([12], с. 43).
Этот факт говорит о предварительном очищении костей, а обычай этот при зороастрийской религии превратился в правило очищения трупов при помощи хищных птиц в специальных погребальных башнях молчания — дахмах.
Мы обратили внимание на обычай повторять в погребальных сооружениях формы жилой, но чаще культовой архитектуры, что нашло распространение и в северном Азербайджане, причем некоторые из них решены под сильным влиянием башенного храма в Баку.
Интересны некоторые погребальные сооружения, связанные с маздаизским обрядом очищения костей покойника, обнаруженные в отдельных районах Азербайджана, где имеется несколько типов таких сооружений.
Рассмотрим одно башеннообразное сооружение, так называемую «дахму» или «башню молчания», которая сохранилась неподалеку от селения Будух Конахкендского района, в плане напоминающую цифру восемь, в виде основной башни и контрфорса.
В районе селения Будух найдены пещеры (магара), служащие обиталищем древнего человека, поселившегося в них в связи с изменением климата — наступлением похолодания ([196], с. 4). Таким образом, этот район Азербайджана заселен с древнейших времен и люди, жившие там, вероятно, в свое время поклонялись культу очага и женщины, как это наблюдалось в круглых жилых домах, найденных в Шому-тепе, Гаргалар-тепеси, Тейре-тепе в Казах¬ском районе и Кюль-тепе в Нах. АССР. Этот культ, впоследствии развиваясь, превратился в учение маздаизма с его обрядом очищения костей. Не случайно там возникали погребальные башни — дахмы [В этом же районе выявлена еще одна дахма, по архитектуре схожая с Будухской. Обнаружил ее арх. В. Гаджиев.], видимо, под большим влиянием архитектуры бакинского башенного храма.
Обычно дахмы были сравнительно небольшие, в плане квадратные или овальные сооружения. Овальные в плане дахмы, нам кажется, являются дальнейшей стилизацией темы дахм, имеющих в плане форму цифры восемь, а следовательно, и бакинского храма огня.
Возводили их из крупных грубооколотых, а порой из совсем необработанных камней. Примерной датой сохранившихся дахм считают I — IV вв. н. э., а может быть несколько и раньше. Будухская дахма представляет собой два сомкнутых цилиндра неправильной формы. Высота этой дахмы, сложенной из грубообработанного камня, равна 8,0 м. Плоская верхняя площадка обоих цилиндров имеет обрамление в виде парапета, равного по высоте одному метру ([413], с. 36, 37).
У многих народов, исповедовавших разные религии, тема храма в какой-то мере, правда, в упрощенной форме, всегда повторялась в погребальных сооружениях. Это хорошо прослеживается как в христианских храмах и склепах, так и в мусульманских мечетях и мавзолеях. Не исключением, видимо, была и религия зороастрийцев с их погребальными башнями.
Если будухскую дахму относят к первым векам нашей эры, а возможно, и к первым векам до нашей эры, то одним из храмов огня и солнца на территории древнего Азербайджана, который мог послужить прообразом для объемно-пространственной и планировочной ее трактовки, конечно, был бакинский башенный храм («Гыз галасы») и ряд других, которые были, видимо, построены, но не дошли до нашего времени.
Это лишний раз говорит в пользу нашего предположения, что дата создания бакинского храма относится к VIII — VII вв. до н. э., а возможно, он и древнее.
2. Происхождение Бакинского башенного храма Гыз галасы
Весь Апшеронский полуостров, но особенно его южное побережье, был местом многочисленных источников нефти ([224], с. 56) и выходов на поверхность земли и моря естественных нефтяных газов, часто самовозгоравшихся и горевших «вечными» огнями ([383], с. 65).
Эта земля и ее прибрежные воды еще с глубокой древности, благодаря пылавшим газам, приобрела широкую известность на всем Древнем Востоке, а с возникновением дозороастрийского огнепоклонничества, видимо, стала местом поклонения, паломничества и появления небольших поселений. Еще в Авесте в качестве божества воды упоминается Апам Напат — «Создатель всех живых существ». Этот мифологический образ возник на Ближнем Востоке в местности, изобилующей нефтью и близкой к морю, которую А. О. Маковельский видит либо в Месопотамии, либо на Апшероне ([262], с. 140). Если же принять во внимание, что в другом месте своей «Авесты» он пишет: «Апам Напат — это огонь в воде» [Апам Напат упоминается в гате Яшт, 19, 46 — 52 ([262J, с. 123).], учитывая газовые факелы, пылавшие прямо из воды, среди скал, расположенных в отдалении от берега или на близлежащих островах ([8], с. 89), то мы считаем, что эта легенда ближе связана с Апшероном.
О Апам Напате говорится в самой древней части «Авесты» в Яште, излагающей первобытные мифы о богах, религия которых восходит к III — II тыс. до н. э. ([262], с. 141). Джаксон говорит: «Ученые сходятся в убеждении, что Зороастр родился во второй половине VII в. до н. э. [Это мнение проф. Джаксона разделяли В. В. Струве, А. О. Маковельский ([262], с. 117).] в области Атропатена — Азербайджан или еще точнее в окрестностях озера Урмия», а поэтому он считает, что можно отнестись с верой и к другому свидетельству предания, что отец Зороастра был родом из Азербайджана — страны нефтяных колодцев ([162], с. 69), иными словами с Апшерона.
Это, в свою очередь, дает основание предполагать, что в VIII — VII вв. до н. э. на Апшероне были, пусть примитивные, но уже известные на Востоке нефтяные промыслы, возникновение которых, по-видимому, можно отнести ко II, а возможно, и к III тыс. до н. э. Как показали археологические раскопки, большинство жилых поселений на Апшероне также относятся к III — II тыс. до н. э. ([41], с. 67 — 73).
Плиний рассказывает, что Зороастр целых двадцать лет жил в пустыне. По словам Порфирия и Диона Хризостома, он провел это время на горе в естественной пещере, которая была убрана изображениями, символически представляющими землю и небесные тела. Гора была освещена сверхъестественным огнем и сиянием ([162], с. 80).
Гора, освещенная огнем и производившая впечатление сверхъестественного сияния, могла быть на южном берегу Апшерона, на вершине и по склонам ее пылали естественные «вечные» огни газовых факелов [Другие места на Ближнем Востоке, кроме Апшеронского полуострова, где бы горели естественные газовые огни, нам неизвестны (Д. А.).] и в ней могла быть пещера, служившая пристанищем Зороастру. Возможно, именно пылающая гора явилась причиной того, что жертвоприношения магов Ахура Мазде совершались на высоких горах, но они не возжигают огня ([143], с. 80), так как в культе Ахура Мазды священный огонь считался вечным ([143], с. 506). Известным же местом вечных огней в те времена был Апшеронский полуостров.
В возрасте 30 лет (630 г. до н. э. по вычислению Веста) над головой Зороастра просиял божественный свет откровения, ему явился в видении архангел благого разума Vohu Manah ([162], с. 81). Нам кажется, именно на горе, освещенной многими огнями, под влиянием постоянных ветров дымные тучи, на фоне яркого сияния горящих газовых огней, могли сложиться в определенный образ, который экзальтированным Зороастром был принят за божество.
После получения откровения Зороастр начал страннический образ жизни. Арабский писатель Табари писал: «Он пришел в Азербайджан и проповедовал там религию магов...». Видимо, закончив самоуглубленное затворничество в пещере пылающей горы на Апшероне, Зороастр впервые начал свои проповеди в Азербайджане. Хронист Ибн-аль Атаир (XIII в. н. э.) прибавляет, что, проповедуя по своей книге Авесте, Зардушт пришел из Азербайджана в Фарас (Персию), но никто не понимал то, что в ней заключалось ([162], с. 82, 83). Таким образом, видимо, еще раз подтверждается, что не в Персии зародилась непонятная для них религия.
По Видевдату, одним из противотворений Ангра Майнью (Ахримана) был религиозный скепсис и неверие. В качестве центров неверия назывались Нисая — столица Парфянского царства и Рага, главный город Мидии в ту пору ([262], с. 99).
Ф. А. Розенберг отметил, что письменные источники не оставляют сомнения в том, что «маздаизм был первоначальной религией согдийцев» ([369], с. 85). Однако вряд ли эта религия была идентична зороастризму, известному по памятникам сасанидской эпохи ([356], с. 13). Согласно преданию, маздаизм был принесен в Бактрию магом Заратуштрой, который был преобразователем первоначальной религии Мазды ([262], с. 115). Таким образом, ни Средняя Азия, ни Персия не могли быть колыбелью новой зарождавшейся религии Зороастра. Все пути, как нам кажется, ведут к Апшеронскому полуострову, к его горючим маслам (нефти) и вечным «священным огням», горевшим по побережью, по склонам прибрежных гор и на близлежащих островах.
На основании проделанных исторических историографических исследований мы приходим к выводу, что Апшеронский полуостров издревле слыл на Ближнем Востоке священной землей, на которой в связи с имевшимися естественными огнями возникало большинство поселений.
Почти во всех древних жилых домах на основе домашнего очага, зажженного от священных газовых огней, возникали так называемые микрокультовые ячейки ([51], с. 11), постепенно перерастающие в отдельные капища, а уже из них слагались малые и крупные храмы. Развитие этих храмов на Востоке пошло по двум направлениям: первое — многокомнатные дворовые храмы и второе — башенные монообъемные храмы, слагаемые из ряда микрокультовых ячеек, расположенных друг над другом по вертикали ([64], с. 8 — 11).
В Кобустане на скалах холма Язылы имеются палеографические изображения трех башенных сооружений, относящихся к III — II тыс. до н. э. ([168], с. 27 — 29). По нашему мнению, это древние монообъемные башенные храмы, сооружавшиеся в Азербайджане еще в глубокой древности ([56], с. 15, 16). Интересна архитектура этих храмов: одна башня возведена методом циклопической кладки, средняя — полностью декорирована горизонтальными членениями на восемь ярусов (этажей) и последняя в верхней своей части решена горизонтальными членениями с нижней, решенной крупными каменными квадрами в виде террасы или мощного контрфорса. Возможно, именно архитектура этого типа культовых башен легла впоследствии в основу декоративного решения восьмиэтажного бакинского храма.
Большинство религий древних народов, несмотря на их отличие, несли в себе много общих черт. Во главе арийского пантеона стояло семь высших существ, которые как в Индии, так и в Иране имели своеобразное значение и составляли единую группу божеств. В индийской мифологии — «это семь сыновей Адиты, неограниченности». Эта безграничность воплощалась как в отвлеченном божестве, так и в богах природных — солнце, луне, светилах ([338], с. 7).
Индийское семибожье во главе с Варуной находит себе параллели в иранской религиозной системе, признающей высшего бога Ахура Мазду («Премудрый господь») с его шестью Амеша Спента («бессмертными святыми») ([262], с. 20).
Распространенность во всех перечисленных странах семибожьих культов [Зороастризм был широко распространен от Мидии и Афганистана до Греции, от Вавилона до Азербайджана и Армении включительно ([262], с. 50). В Месопотамии поклонялись семи планетным богам во главе с богом Зевсом-Белом ([187], с. 25, 26). В древнем Шумере пантеон богов представлял собой нечто вроде собрания под председательством верховного богоправителя. Следующие за ним по рангу были семь богов, «вершащих судьбы» ([234], с. 102).] привела к тому, что наряду с алтарями, капищами и храмами отдельным божествам, соборными сооружениями были храмы, посвященные всем семи богам.
Примерами культовых сооружений башенного типа можно привести: восьмиэтажный храм Бела на холме Биз-Нимруд близ Вавилона ([187], с. 59), восьмиярусный зиккурат в Вавилоне, посвященный Зевсу-Белу ([462], с. 101), башенные храмы Мидии в крепостях Хар-Хар и Кишессу ([24], с. 4), храмы древнего Хорезма в крепостях Джанбас-кала, Топрах-кала, три храма, изображенные на скалах холма Язылы в Кобустане, прямоугольный башенный храм в священном комплексе Сабаиль ([47], с. 9) и, наконец, сохранившийся до наших дней в Баку восьмиэтажный башенный храм с семью поэтажными алтарями огня и семью каменными тумбами газовых горелок ([48], с. 5; [56], с. 20, 21), пламя которых поверху опоясывало башню огненной короной семиглавых огней ["Наличие по верху башенного храма определенного количества каменных тумб-горелок можно явно увидеть на картине неизвестного художника «Вид Баку, снятый с приезда от г. Шемахи» и на гравюре Шелковникова «Вид города Баку» ([216], с. 142, 154).].
Византиец Приск Панийский (первая половина V в.) со слов римлян, описывая путь, ведущий из Скифии в Мидию, отмечал бакинские вечные огни, где пламя подымается из скалы подводной ([437], с. 86, 89). Во времена Римской империи сырая нефть была предметом торговли. В 623 г. император византийский Ираклий овладел Нахичеванью, а затем Газакой и разрушил там знаменитый храм огнепоклонников ([196], с. 96), в 624 г. он вторгся в район Баку и разрушил много храмов, в которых поклонялись горящему газу ([39], с. 114), возможно, тогда и был разрушен священный комплекс Сабаиль и его четырехугольный трехступенчатый башенный храм. Анонимный автор географического трактата «Аджаиб аддуния» («Диковинки мира»), написанного в начале XIII в. на персидском языке, говоря о Баку, отмечал, что «это город в области Ширвана на берегу моря. Всю ночь земля его горит и вода на земле закипает» ([105], с. 35, 36).
Вышесказанное лишний раз подтверждает наше мнение, что город Баку обязан своим названием «вечным» огням [Отдельные исследователи, видимо, вместо Апшерона, где горели священные газовые огни, приписывали их комплексу Тахте Сулейман в Атропатене, но геологи опровергли эту версию ([127], с. 48).].
Именно в древнем городе огня Атеши-Багуан на берегу Каспия среди большого количества естественных газовых огней, под большим влиянием башенных храмов Каспианы и Мидии в VIII — VII вв. до н. э. мог возникнуть восьмиэтажный храм семи богов ([14], с. 18; [75], с. 46) — Ахура Мазды и шести его Амеша Спента ([263], с. 20).
В Мидии, в крепостях, изображенных на каменных рельефах из Дур-Шаррукина, видно, что одни башни в прекрасной сохранности, другие несколько испорчены временем, а третьи совсем оплывшие. По нашему мнению, эти рельефы подтверждают, что такого типа храмы строились в Мидии в глубокой древности, видимо, еще со времен дозороастрийского маздаизма.
Исследование показало, что ритуальные и культово-мемориальные сооружения строились всегда по древним жреческим канонам ([285], с. 15) и указаниям ([263], с. 130). Ахура Мазда учит строить из кирпичей, высушенных солнцем ([263], с. 73), поэтому башни, построенные в Мидии из сырцовых кирпичей, при восьмиэтажной высоте должны были возводиться из стен, видимо, толщиной в 5 — 6 м, так как более тонкие стены, ввиду непрочности строительного материала, не выдержали бы давления и развалились. Однако пятиметровая толщина стен создавала колоссальную тяжесть всему сооружению, а из-за чешуйчатой структуры глины эта башня могла бы сползать по наклонной платформе, на которой ее возводили, для отвода атмосферных вод. Чтобы этого не случилось, в Мидии, Каспиане, Хорезме, Индии башни укреплялись контрфорсом. На протяжении многих столетий этот конструктивно необходимый в глиняных постройках контрфорс вошел в ритуальный образ храмов. Когда каспийские и мидийские маги захотели построить на священной земле вечных огней свой храм, то, несмотря на то, что строительный материал на Апшероне был прочный камень-известняк, храм был возведен согласно установившемуся канону с толщиной стен 5 м, хотя можно было бы принять двухметровую толщину, и укреплен контрфорсом, который здесь был конструктивно лишним и применен из соображений давно сложившегося ритуального образа этих храмов (таблица 1).
Правильный перевод С. Ашурбейли явно случайной надписи, видимо, установленной на четырнадцатиметровой высоте при ремонте разрушений, нанесенных башне ядрами во время бомбардировки города, показал, что Ханыков в свое время неправильно ее перевел, где вместо слова «гоббе» — свод, небесный свод ([294], с. 378) было переведено «гале» — башня. По предположению С. Ашурбейли, эта надпись относилась к какому-то захоронению, где был похоронен некий Ма'суд сын Давуда, возможно, в XII в. После разрушения мавзолея или надгробия этот камень вместе с другими, также явно не относящимися к башне камнями, был применен при ее ремонте. Неправильный перевод Ханыковым этой малограмотной надписи ([75], с. 47) и его предположение, что она построена в XII в., было повторено в 20-х годах Александровичем-Насифи, а позже Пахомовым. Эта ошибочная датировка почти никем теперь не утверждается, отдельные исследователи относят ее то к V — III вв. до н. э., то к эпохе Сасанидов I — III вв., считая ее кто храмом, а кто по-прежнему почему-то совсем бездоказательно оборонительным сооружением.
В бакинском башенном храме полностью отсутствуют фортификационные устройства: мерлоны, машикули, бойницы и специальные сливные окна для горячей нефти [Чертеж Девичьей башни, обнаруженный в Центральном военно-историческом архиве и датированный 1807 г. ([377], с. 85, 86), вычерчен явно схематично, видимо, как основание под мачту для подъема русского военно-морского флага с подробным указанием подпорок и подъемных тросов. Разрез указан неправильно, северный фасад вычерчен небрежно, на нем указано несуществующее вертикальное членение, а почему-то прерывистый, видимо, полуразрушенный карниз, ничего общего не имеющий с машикулями, был продолжен на контрфорсе неправильно вычерченный — на одном уровне с башней, хотя на картинах многих художников он всюду изображается несколько ниже самой башни (Сергеев, Шелковников, Дорн и др.). Поэтому ссылаться на этот, явно неграмотный с архитектурной точки зрения, чертеж и на его основе строить гипотезу, что бакинский храм огня о поэтажными алтарями является оборонительным сооружением, нам кажется более чем ошибочным.]. Если же предположить оборону с верхней площадки, то семь каменных тумб-горелок могли быть использованы для прикрытия, но из-за сильных ветров и большой высоты храма стрелы и дротики относились бы в сторону и падали бы на землю, потеряв убойную силу. Все это полностью опровергает предположение о его оборонительном назначении.
Древний зодчий, творец этого культового сооружения, сумел добиться сильной архитектурно-художественной выразительности тем, что башенный храм, фактически состоящий из двух, решенных по-разному в плане вертикальных объемов, был слит в композиционно единое здание. Разбив оформление стен на гладкую нижнюю часть и на пластично-декорированную верхнюю, автор не разделил разные в плане объемы на равные по вертикали части. Крупный, круглый в плане объем собственно башни он решает с более низкой гладкой ей гладкой частью. (в), разбив верхнюю (а) на горизонтально расположенные концентрические, выступающие и втопленные членения. Выступающий контрфорс учитывая его меньший объем, вытянутую в плане форму и почти одинаковую с башней высоту, автор решает тем же приемом оформления фасада, только применяет его по вертикали наоборот. Нижнюю гладкую берет точно такой же высоты, как декорированная у башни (а), а ребристую по размерам гладкой части башни (в).
Размеры по высоте декорированной части башни (а) равны диаметру верхнего (д), а более низкая гладкая (в) равна величине выступа контрфорса (с), в нижней гладкой части от линии сопряжения его с башней до начала грани и до начала закругления в верхней части. Иными словами, а+в = д+с, т. е. высота рассматриваемой части башни равна ширине и вписывается по внутреннему абрису в квадрат-1.
Если же вписать по нижнему размеру в квадрат-2, то он, пройдя по внешнему абрису башни, отойдет от нее в верхней части на некоторое расстояние. Строгая закономерность и взаимосвязанность в построении всех отдельных частей храма с его замыслом в целом подсказывает нам, что или высота самой башни должна быть выше, или, что нам кажется ближе к истине, до этой высоты доходили семь отдельных тумбообразных очагов по типу возвышающихся на крыше сураханинского храма огнепоклонников «Атешге».
Именно эта строгая закономерность и взаимосвязанность отдельных частей между собой и отсутствие в интерьере башни следов надстройки [В 1946 г. Ниязи Рзаев, подробно обмерив бакинскую башню, не нашел следов надстройки. Мы также, тщательно исследовав башню, не смогли обнаружить следов надстройки (Д. А.).], нам кажется, убедительно опровергают предположение отдельных исследователей, считающих, что бакинский храм строили в два приема: сначала нижнюю гладкую часть, а впоследствии декорированную ребристую ([20], с. 157; [105], с. 30). Л. С. Бретаницкий, повторяя предположение Александровича-Насифи, писал, что строилась она не одновременно — нижняя часть в V — VI вв. н. э. ([105], с. 30), высказывая предположение, что она, возможно, была связана с местным зороастрийским культом ([104], с. 41).
Считаем правильным предположение Л. С. Бретаницкого, что возведение этого сооружения, пусть даже, по его мнению, нижней части не могло быть в мусульманскую эпоху. Не можем согласиться лишь с датировкой V — VI вв. н. э., так как в то время народ Кавказской Албании был разделен на две группы — христианскую, которая совместно с христианскими Иберией, Арменией и Византией представляла значительную силу, и на языческую, которая исповедовала в основном зороастризм, митраизм и ряд древних местных культов.
Как пишет албанский историк Моисей Каланкатуйский, в V в. в Албании существовали школы, в которых обучались дети, была даже организована специальная школа, куда албанский царь Вачаган приказал собрать детей волхвов, чародеев, жрецов, персторезов, знахарей и учить их божественной науке ([410], с. 313, 314), т. е. христианской (Д. А.). Вот к этому времени резкого ослабления зороастрийского влияния и усиления роли христианской церкви относит Л. Бретаницкий начало строительства бакинского храма Ахура Мазды и шести его Амеша Спента. Зороастрийским магам V — VI вв. н. э. было бы не под силу строительство столь монументального сооружения.
Бакинский башенный храм, видимо, был наиболее крупным из всех имевшихся на южном побережье культовых сооружений. Римляне, бывшие в I в. н. э. в Кобустане ([196], с. 66) (60 км от Баку), несомненно, не могли пройти мимо известных в древнем мире священных огней Атеши-Багуана, а увидев громаду восьмиэтажного храма, увенчанного огненной короной, назвали этот храм (по мнению С. Ашурбейли) башней Кесаря ([74], с. 18), а по нашему мнению, Кесарь-башней, т. е. Царь-башней, как самую величественную из всех окружавших ее храмов ([54], с. 7).
В армянской географии VII в. в провинции Пойтакаран отмечен топоним «Еотн- паракиан Багинк» ([32], с. 50, 51), что на армянском языке означает «Семиямное или Семиалтарное капище». Если обратить внимание на перевод Паткановым фразы «Еотн-паракиан Багинк» — «Капище с семью выступами» ([75], с. 46), то можно считать, что речь идет о семи выступах бакинского храма, внутри которого имелись семиалтарные капища, пламя которых горело в честь семи богов. Так эту фразу трактовал Агафангел (IV - V вв.) ([14], с. 51). Как видно, указанный топоним относится и к интерьеру, и к экстерьеру монументального бакинского храма.
Кроме того, исследована и реконструирована вторая бакинская крепость, замок и донжон которой выполнены, как видно, под влиянием архитектуры древнего Хорезма ([52], с. 52).
Недалеко от второй бакинской крепости в 1898 г. на месте строительства русского Александро-Невского собора были обнаружены дохристианские и домусульманские некрополи, где во время раскопок найдены древние захоронения в каменных саркофагах-ассуариях [Об указанных каменных саркофагах вспоминал бывший протоиерей г. Баку А. Юницкий. Из личной беседы с А. Юницким. Баку, 1937 (Д. А.).].
На Апшероне местные огнепоклонники хоронили очищенные птицами кости завернутыми в циновки, поэтому мы считаем, что каменные ассуарии являются доказательством того, что вокруг древнего храма жили также и пришельцы из тех земель Закаспия, где захоронение совершалось указанным способом.
Вокруг соборного храма семи богам имелось множество небольших храмов и капищ, посвященных отдельным божествам Маздеизского и Митрайского пантеонов. В иллюстрированном географическом словаре, изданном в Венеции в 1903 — 1905 гг. на армянском языке, говорится о Баку V века и о том, что со временем армянская церковь в бакинской крепости была построена на месте языческих храмов, воздвигнутых в честь бога огня и бога морей. Конечно, казалось бы, парадокс — одна церковь над двумя храмами, но это, видимо, имелся в виду храм Апам Напата — бога огня в жидкости, в воде — море [Раскопки 1983 — 1984 гг. в указанной церкви подтвердили то, что она была построена путем реставрации старой албанской церкви, возведенной на древних явно культовых постройках (Д. А.)] ([263], с. 123).
Крупное капище находилось раньше и на месте Джума-мечети, которая была построена на храме огня, от которого долгое время в интерьере мечети оставались 4 арки-чахарктак ([413], с. 167).
Такое скопление храмов, капищ, алтарей, караван-сараев, крепостей вокруг Атеши-Багуан и его башенного храма говорит о том, что именно это был главный храм, куда не случайно сасанидский царь приказал в 217 — 218 гг. отправиться паломником армянскому царю Хосрову I Великому ([32], с. 50, 51), а не к главному храму огня — Атропатены в Газаке.
Проделанное исследование дает нам право предположить, что Апшеронский полуостров и особенно его южное побережье, благодаря большому количеству самовозгорающихся газовых фонтанов, приобрел широкую известность на Древнем Востоке. Апшерон был местом не только поклонения и паломничества, а священной землей, где великие державы Древнего Востока, поклонявшиеся богу огня, стремились возводить свои священные комплексы и отдельные храмы.
Видимо, эта земля со своими многочисленными естественными огнями была своего рода «Меккой» огнепоклонников в дозороастрийский период, во времена Зороастра и долгое время после него, вплоть до завоевания Апшерона арабским халифатом.
Подтверждением популярности апшеронских огней может служить существующий до настоящего времени башенный восьмиэтажный храм с массивным контрфорсом в крепости Атеши-Багуан, Бак-ван (первая главная крепость — Баку). Построенный явно на основе древних канонов ([285], с. 15) каспийских, албанских и мидийских жрецов-зодчих, повторивших на пылающих естественными огнями берегах Апшерона образ древнего дозороастрийского храма Ахура Мазды и шести его Амеша Спента, распространенного в древней Каспиане ([57], с. 3 — 15) и в Мидии до завоевания ее ассирийцами. Такого типа храмы после создания Зороастром своей религии уже не строили, так как создавались храмы с большим алтарем, который посвящался одному богу — Ахура Мазде.
На высоком холме, занимающем стратегически удобное положение, была построена вторая бакинская крепость. Цитадель и оборонительная башня этой крепости были построены под влиянием архитектуры древнего Хорезма ([52], р. 2, 3). Южнее описанных двух древних бакинских крепостей, на расстоянии более километра возвышались стены священной крепости Сабаиль. Прямоугольный башенный храм этой крепости с южной стороны укреплен контрфорсом и, судя по плану раскопок и первого варианта нашего проекта реконструкции, был решен под сильным влиянием архитектуры башенных сооружений Средней Азии и Ахеменидского Ирана ([54], с. 10; [59], с. 59, 60), в какой-то мере перекликаясь с погребальными башнями Аланов — западзами в городах мертвых — Даргавсе и Кобане ([402], с. 51). Архитектурно-художественное решение фасадов, согласно первому варианту реставрации, было под большим влиянием восьмиэтажного храма в Баку и древних башен, изображенных в Кобустане на скалах холма Язылы. По второму, основному варианту нашей реконструкции башенный храм решен в виде трехступенчатого зиккурата под сильным влиянием месопотамской архитектуры. Наличие на южном побережье Апшерона столь плотной застройки культовых и оборонительных сооружений, решенных под влиянием архитектур крупнейших цивилизаций Ближнего Востока, лишний раз подтверждает наше мнение, что Апшеронский полуостров был известен в древности как земля священных огней, место паломничества и поклонения огнепоклонников большинства стран Древнего Востока, где они строили свои храмы, укрепленные священные участки и караван-сараи.
Жреческое сословие магов образовало в районе Раги, Мугани и, видимо, Апшерона свои обширные священные земли, которые находились под его полной властью.
Б. Тураев предполагает: «Образованные люди того времени знали чужие страны не хуже, чем наши современники. Торговые отношения и связи, осуществляемые пешком или караванами, заставляли изучать языки, быт и культуру многих стран. Пилигримство к святым местам, путешествия к центрам мудрости и знания, способствовали общению народов на почве духовной культуры, религии, литературы, науки» ([412], с. 56).
В I тысячелетии до н. э. вечные огни на Апшероне были известны далеко за пределами древнего Азербайджана и у огнепоклонников должны были считаться святыми местами, куда стремились попасть верующие пилигримы. Не исключено, что среди пилигримов и путешественников могли быть архитекторы, опытные мастера-строители, керамисты и представители других специальностей.
В это время в Азербайджане (Каспиане, Албании) было много экономически цветущих городов, сильных крепостей, замков и целый ряд населенных пунктов ([292], с. 37), которые, особенно до нашествия халдов, определенно являлись центрами мудрости и знаний, а это еще больше вызывало взаимное общение его с разными странами. Можно предполагать, что в городе Атеши-Багуан, который, возник первоначально как святое «место бога огня», а впоследствии перерос в город-крепость с несколькими храмами, имелась большая и богатая Каспио-Мидийская община, представитель которой мог быть главным — верховным жрецом существовавшего старого храмового комплекса.
Храмы в эпоху зороастризма обладали несметными богатствами ([473], с. 115), а имея большие средства, они вполне могли осуществить желание иметь на «священном месте неугасимых огней» новый храмовый комплекс или по крайней мере главный храм, который был бы похож на башенные храмы одного из центров маздаизма, каким была в ту эпоху Мидийская держава. Сушествование в описываемый период в Азербайджане множества городов и крепостей говорит о наличии здесь большого количества мастеров-строителей, собранных в отдельные «артели» по разным строительным специальностям, а также специалистов различных искусств, художников и архитекторов. Возможно, кто-либо из архитекторов, к сожалению, оставшийся в безызвестности, был паломником в Мидии, где изучил башенные храмы, образ которых впоследствии мог претворить у себя на родине. Могло случиться и наоборот, в большой группе пилигримов-паломников, пришедших к бакинским огням, оказался архитектор или опытный строитель, который был привлечен верховным жрецом для строительства бакинского храма.
Какая из двух гипотез верна, сейчас трудно судить, но то, что образ бакинского храма возник под влиянием башенных храмов Каспианы и Мидии, нам кажется неоспоримым. Этим объясняется, что он совершенно не похож ни на одно башенное сооружение Азербайджана и всего Закавказья, кроме изображенных в Кобустане на камне девять трех башенных храмов ([168], с. 27 — 29). То, что возводили его местные мастера, каменотесы, тоже у нас не вызывает сомнения, и в дальнейшем мы это постараемся доказать. Все в этом здании производит впечатление устойчивости и долговечности. Ни одно произведение архитектуры Закавказья не создавало впечатления столь подавляющей грандиозности.
Если представить себе этот храм вскоре после окончания его строительства или в первые века до н. э., то перед нами предстанет живописный силуэт черной громады законченного храма, по верху которого из семи тумбообразных очагов вырывалось с ревом высоко взметнувшееся ритуальное пламя газовых факелов. Эти факелы то уменьшались, то вновь взметали ввысь яркие языки пламени.
В довершение всего на верхней площадке были видны силуэты служителей храма, и сквозь затихающий порой шум огня доносились жертвенные гимны, возносимые божественному Ормузду ([193], с. 40).
Вокруг огороженного храмового участка, после нескольких караван-сараев, живописными рядами располагались одноэтажные жилые дома городских жителей, которые вместе с паломниками и путешественниками благоговейно слушали доносившееся до них священное пение и жертвенные гимны.
Все это было давно, в далекую дозороастрийскую эпоху, но пронеслись тысячелетия, и все такая же незыблемая, мощная и несокрушимая стоит эта башня, прекрасно вписавшая в многоэтажный силуэт современного города, являясь его самой запоминающейся достопримечательностью.
По всей вероятности, Атеши-Ба-гуан (Баку) был центром древнего огнепоклонничества, а позже зороастризма Албании и священным местом для многих стран, поклонявшихся богу огня. После завоевания Албании арабским халифатом и массового принятия албанцами-зороастрийцами магометанства южное побережье Апшеронского полуострова со своими свя-щенными крепостями и храмами (Багуан, Сабаиль, Шых и др.) было с точки зрения мусульманской религии нечистым, проклятым. Поэтому большинство крепостей-городов, храмов и капищ было разрушено, а уцелевшие жители, а среди них мастера и зодчие, разбежались, поселившись во многих окрестных деревнях. Видимо, этому мы обязаны многими высококачественными по архитектуре сооружениями Апшерона, которые были построены опытными мастерами, ранее творившими в священных городах-крепостях.
Апшерон вместо централизованной власти жрецов магов, которые управляли этой священной землей, был разбит на мелкие феоды, в которых каждый феодал строил свои замки. Сначала это были более мощные и грубые цитадели с квадратными башнями гюлля-донжонами (VIII — XII вв. н. э.) [Л. Бретаницкий, А. Саламзаде, Л. Мамиконов считают что все квадратные в плане башни построены в XIV в., т. е. в период владычества монголов.], а позже замки с изысканными круглыми башнями (XI — XII вв. н. э.). Со временем нефть, соль и удобное географическое положение бакинской бухты вынудили вновь возродить почти обезлюдевший город Баку. Видимо, для защиты новых жителей пока не были восстановлены старые и достроены новые крепостные стены, был возведен небольшой замок с квадратной башней Джаббахана (арсенал) X в н. э. Возможно, были укреплены стены второй бакинской крепости и началось строительство мусульманских храмов, чаще всего на древних капищах. Во второй бакинской крепости была построена мечеть Гейдар-шаха — X в. ([374], с. 114), а в XI в. — мечеть Мухаммеда в большой первой крепости Баку.
Так, видимо, началось второе рождение Баку, ставшего со временем важным морским портом, торговым центром и почти единственным местом, в окрестностях которого велась промысловая эксплуатация нефти, где до настоящего времени возвышается восьмиэтажный башенный храм Ахура Мазды и шести его Амеша Спента. Весь облик старого храма напоминает о древних религиях, о прошедших тысячелетиях, о славной истории города Баку.
3. Алтарь бога Апам Напата в древнем городе Атеши-Багуан
Напротив Девичьей башни, в метрах пятидесяти к западу, археологи О. Исмизаде и Г. Джидди в 1964 году на глубине четырех метров от существующей поверхности земли обнаружили и обмерили почти сохранившийся алтарь огня ([195], с 185, 187). У алтаря, к сожалению, не сохранилась верхняя каменная чаща, в которую наливалась нефть, горевшая «вечным» пламенем.
Такие алтари чаще всего строились парами или в несколько пар, по обеим сторонам крупной храмовой постройки.
Проделанный нами эскизный проект реконструкции вернул истории архитектуры Азербайджана образ древнего алтаря, пылавшего в общем культовом комплексе, посвященном планетным богам. Из этого культового комплекса, к счастью, дошел до наших дней древний восьмиэтажный башенный храм Хунзар, Гюнзяр, названный впоследствии Девичьей башней ([44], с. 21), посвященный Ахура Мазде или Великому Митре.
Хочется отметить, что лишь самоотверженная настойчивость археологов сохранила для истории фотографию, обмер и описание обнаруженного древнего алтаря, который, к сожалению, вскоре был уничтожен.
Алтарь имел восьмигранное трехступенчатое основание, каждая ступень была высотой 22 — 25 см, в центре верхнего основания была установлена восьмигранная колонна высотой 110 см и шириной 45 см. На колонне была установлена каменная чаша. Местом опоры ее служило неглубокое круглое сферическое углубление на верхней части колонны, вся высота алтаря была примерно равна 225 — 235 см. В колонне, а следовательно, и в чаше не было отверстия для газа, а отсюда вывод, что в чаше горела нефть. Следы огня и нефти явно прослеживались в верхней части колонны. Задумываясь по этому поводу, можно прийти к двум выводам: первое, что алтарь древнее храмов, в которых горели газовые факелы, а второе, что он возведен в честь бога Апам Напата — бога жидкой нефти, наиболее древний храм (II тыс. до н. э.), который был возведен поблизости, за стенами храмовой цитадели, именовавшейся «Девичьей крепостью» — Гыз галасы ([56], с. 23). Алтарь, несомненно, возведен по установившемуся на Апшероне жреческому канону и впоследствии был широко распространен в странах Ближнего Востока, являясь, видимо, наиболее древним образцом культовых сооружений указанного типа. Как в первом, так и во втором случае, алтарь был возведен за несколько веков до нашей эры. Возникнув на Апшеронском полуострове, среди «вечных» газовых и нефтяных огней, исследуемый высокий жертвенник — алтарь огня в дальнейшем был перенесен в Южный Азербайджан — Мидию, где, судя по рельефу на скальной гробнице Кызгапан ([413], с. 23, р. 20), и в Сасанидский Иран, где, судя по изображениям на многих монетах ([258], с. 222 — 232), он претерпел некоторые изменения, превратившись в невысокие алтари огня, в основном ниже человеческого роста. Композиционная структура алтарей оставалась единой, видимо, подчиненная канонизированным требованиям, на основе которых были созданы апшеронские жертвенники огня.
Согласно законам древних религий человек представлял себе картину мира в виде многоступенчатой структуры. На основе такого познания мира он создавал свои культовые и мемориальные сооружения. Человек представлял себе картину мира в виде древа познания и жизни, вырастающего из ступенчатой горы (символ земли), ниже которой идет подземный мир, само древо жизни — земная сфера, а выше расположена райская сфера ([70], с. 1, 4, 16). Реконструированный нами алтарь подчинен вышеприведенным канонам: трехступенчатое основание — символ горы, стержень алтаря — это продолжение темы древа жизни — земная сфера, а огонь, пылавший в чаше, — это райская сфера Арта, ипостась бога Ахура Мазды на земле.
Культовые комплексы древнего Азербайджана и всего Ближнего Востока всегда состояли из крупного храма соборного типа, одного или нескольких небольших храмов и группы разнообразных алтарей.
Храмовая цитадель (Девичья крепость) на территории древнего города Атеши-Багуан — Баку состояла из восьмиэтажного храма соборного типа, предположительно датируемого нами XI — X вв. до н. э. Однако самой близкой датой этого строительства может быть VIII — VII вв. до н. э., так как после середины VII в. до н. э. семиалтарных храмов уже не строили, а возводили лишь одно - или трехалтарные ([56], с. 17) небольшие храмы. Теперь уже мы можем утверждать, что состояли они также из группы алтарей огня, нефти и др. Аналогичного типа алтари изображены на картине, где на территории второй Бакинской крепости рядом с храмом огня расположена группа алтарей. С обнаружением алтаря выявлен весь культовый комплекс, который своим каноническим составом полностью отметает ничем не доказанное утверждение о якобы оборонительном назначении древнего храма, именуемого Девичьей башней, а тем более ее ошибочную, ничем не подтвержденную датировку ([56], с. 18). Этот древний храм, видимо, на протяжении своего трехтысячелетнего возраста бывал посвященным различным богам: Ахура Мазде, Митре, а впоследствии богине Анахите-Ардвисуре или зелено-голубой богине Веге. От одной из указанных женских богинь и возникла легенда о богине огня, рожденной в пламени алтаря храма и спасшей древний город от осаждающих его врагов ([419], с. 151 — 154), а благодаря легенде, видимо, появилось название Храм Девы — Девичья башня — Гыз галасы.
Весь культовый комплекс древнего города Атеши-Багуан со всеми храмовыми постройками и алтарями дошел до нас из глубин истории. Учитывая наличие восьмиэтажного башенного храма, фундаментов древнего малого храма, решенного в форме Чахартага, и обнаруженный алтарь огня, необходимо открыть фундаменты малого храма и восстановить его по образу Сураханского храма огнепоклонников. Необходимо срыть насыпной грунт вокруг Девичьей башни, открыв скалу, на которой в древности был возведен башенный храм, восстановив его прежний силуэт. Необходимо также восстановить семь тумб-горелок на Девичьей башне и семицветные огни в семи поэтажных алтарях башенного храма ([54], с. 13). Провести на всей территории археологические раскопки и, несомненно, будут обнаружены еще какие-либо свидетели глубокой старины. Восстановить храм Апам Напата, очистив его от церковки, возведенной на рубеже XIX и XX вв. Восстановив весь комплекс, нужно зажечь газовые горелки на зданиях и вокруг них, придав этому уникальному комплексу прежнее архитектурно-живописное звучание, и он станет самым древним и интересным памятником архитектуры, наиболее посещаемым многими исследователями, гостями нашего древнего города.
4. Местоположение и архитектура второй Бакинской крепости
В период между 806 и 816 гг. х. (1403/4 — 1413/14 гг. н. э.) Абд ар-Рашид ал-Бакуви в своем географическом сочинении, говоря о Баку, писал: «Город, построенный из камня на берегу моря Хазар, в одной из областей Дарбанд, близ Ширвана. Его стены омываются водами моря, которое затопило много стенных башен и приблизилось к мечети». Далее он говорит: «Город имеет две прочные крепости из камня, чрезвычайно укрепленные. Одна из них большая стоит близ моря, волны которого бьют в ее стены. Это та крепость, которую не смогли одолеть татары. Другая крепость выше первой. Ее верхушка с одной стороны разбита баллистами» ([8], с. 89).
Задолго до Бакуви, еще в XIV в. Хамдаллах Казвини, описывая город Баку, упоминает крепость на горе высоко над городом ([81], с. 780). Иными словами, он подчеркивает, что чисто оборонительным сооружением в Баку была крепость, расположенная над городом, который в описываемое время давно уже был обнесен крепостными стенами. Эти стены были настолько мощными, что их, как описывал Бакуви, не смогли одолеть татаро-монголы ([8], с. 89).
Известный на Востоке путешественник Эвлия Челеби — «Турецкий Ибн Баттута» ([235], с. 428), как его иногда называли, — был автором десятитомного произведения, называемого либо «Тарих-и сеййах» («История путешественника»), либо «Сийахет-наме» («Книга путешествий»). Во втором томе он описывает свои путешествия в Баруса, Никомидию, Батум, Трапезунд, Эрзерум, Азербайджан, Грузию и сопредельные области ([23 б], с. 624 — 626).
Описывая путешествие в Азербайджан, Эвлия Челеби сообщает очень интересные сведения о Баку, куда он прибыл, по И. Ю. Крачковскому, где-то между 1646 — 1648 гг., а по книге А. В. Саламзаде — в 1656 г. «Бакинская крепость... построена на высоком холме и представляет красивую квадратную крепость. Внутренняя крепость имеет ворота, обращенные на запад. Ворота из нахичеванского железа. Периметр крепости семьсот шагов, она имеет семьдесят башен и шестьсот зубцов ([448], с. 301, 302). Высота стены сорок мекканских локтей ([105], с. 76). Поскольку крепость расположена на скалистом основании, она не имеет рвов. Внутри крепости семьдесят старых домов, покрытых земляной крышей (видимо, карадамы. — Д. А.). Имеется мечеть без минарета, называемая мечеть Гейдар-шаха. Нет признаков постоялых дворов, бань и др. Но находящийся на берегу моря большой рабат представляет благоустроенный город, имеющий до тысячи домов, сады, мечети, постоялые дворы, бани, крытый рынок и базар. Он обнесен с трех сторон крепостными стенами с тремя воротами... Здесь виднеются семь минаретов, имеются три бани» ([374], с. 114).
Эвлия Челеби, как Хамдаллах Казвини и Абд-ар-Рашид ал-Бакуви, совершенно ясно говорит о двух обособленных территориях бакинских крепостей. Джон Белл, путешествовавший в начале XVIII в., также, отмечая наличие значительной застройки за городскими стенами, говорил о двух самостоятельных городах с различными названиями ([374], с. 114). Самуил Готлиб Гмелин, бывший в Баку в 1796 г., писал о Ханском доме за городом, о развалинах прежнего города (крепости) Баку, о старинном замке. Конечно, многих исследователей волновал вопрос, где, на каком холме находилась красивая вторая квадратная или прямоугольная крепость с внутренней цитаделью (Ич-кала). Внимательно изучая высказывания путешественников, которые, начиная с XIII в. ([8], с. 6) по 1796 г., в своих трудах упоминают о двух бакинских крепостях, мы пришли к выводу — обе крепости находились относительно недалеко друг от друга. Верхний город-крепость с цитаделью был преимущественно фортификационным сооружением, а нижний, вначале огороженный храмовый участок, а позднее — благоустроенный город, обнесенный крепостными стенами со всеми присущими городу жилыми, общественными и культовыми зданиями.
Храмовый участок возник на основе существовавших с древнейших времен естественных выходов нефтяного газа, горевших «вечными», считавшимися священными огнями, а место было названо — «местом бога» ([48], с. 4).
Некоторые исследователи, учитывая большое число индийских паломников, отправлявшихся к священным огням Апшерона ([374], с. 41), считают, что название Баку произошло от слова «Bakhu», что на древнегуджеретском языке означает «к огню». Анонимный автор географического трактата «Аджаиб-ад-дуния» («Диковинки мира»), начало XIII в., говоря о Баку, отмечал, что «это город в области Ширвана на берегу моря. Всю ночь земля его горит, и вода на земле закипает» ([109], с. 35, 36). Вышеказанное лишний раз подкрепляет наше мнение, что Баку обязан своим названием «вечным» огням. Постепенно вокруг священного — храмового участка начали селиться люди, первоначально так или иначе связанные с культом огня. Священный участок впоследствии был обнесен крепостной стеной, объединившей наибольшее количество пылавших «вечных» огней, на базе которых возникло множество храмов и капищ — это была первая бакинская крепость ([50], с. 36, 37).
Баку являлся не только религиозным центром; по одним источникам, более 2 тыс. лет ([457], с. 347), а по другим — около З тыс. лет ([162], с, 80) тому назад он был местом, где существовали древние разработки нефтяных месторождений. Вокруг священного участка Баквана со временем образовалось большое поселение, поблизости с которым должно было возникнуть какое-то оборонительное сооружение. Вначале, видимо, была возведена цитадель, впоследствии обнесенная крепостной стеной, за которой построили более семидесяти жилых домов, а цитадель стали именовать внутренней крепостью (Ич-кала). Это и была вторая бакинская крепость ([50], с. 37). Единственные источники, которые могли нам помочь найти ее, были историко-географическая литература, зарисовки и картины художников, посвященные Баку. Поэтапно изучая их, мы обратили внимание на одну характерную деталь. На картине художника Сергеева, изображавшей бакинскую крепость со стороны Баилова, в левой верхней ее части за пределами городских стен очень схематично показано какое-то сооружение, обнесенное несколько наклонными стенами, за которыми возвышаются два здания, одно из них завершено зубцами, говорящими о его фортификационном назначении. На гравюре Шелковникова ([216], с. 142) на том же месте изображено оборонительное сооружение со стенами, увенчанными крупными зубцами: над ним возвышается другое, более высокое, также зубчатого очертания, сооружение. На очень условно нарисованной картине Гмелина рядом с городом, но уже с противоположной стороны, недалеко от берега, изображен прямоугольный в плане комплекс сооружений, окруженный крепостными стенами с башнями ([413], с. 240). Внутри имеются четыре здания, одно из которых перекрыто куполом, видимо, мечеть. Нам кажется, что этот комплекс изображает вторую бакинскую крепость, но нарисован он не там, где находился.
На панораме Б. А. Дорна, посетившего Баку в XIX в. ([172], [410], с. 27), примерно на том же месте, как и на картинах Сергеева и Шелковникова, изображены две башни и какие-то крепостные стены с открытыми воротами. Одна башня расположена на переднем плане у ворот, другая (по всей вероятности донжон) расположена в глубине за стенами. Весь комплекс, схематично изображенный силуэтом и несколько сдвинутый в левый угол картины, все же лишний раз подтверждает, что на одном и том же месте рядом с большим городом находился сильно укрепленный город-крепость.
Все перечисленные картины неизменно изображают явно фортификационные комплексы сооружений, но являлись ли они второй бакинской крепостью, по ним судить невозможно. Необходимо было найти изображение Баку с противоположной от моря стороны, тогда оно могло бы разрешить многие наши сомнения. Поиски привели к картине неизвестного художника ([216], с. 154) «Вид города Баку, снятый с приезда от г. Шемахи». Внимательно изучая эту картину и сопоставляя изображенные на ней сооружения с историческими материалами и воспоминаниями путешественников, мы пришли к заключению, что на ней очень ясно изображены остатки стен укрепленного города, называемого второй бакинской крепостью, а также руины ее внутренней цитадели с башней, верхушка которой разбита (видимо, баллистами, как отмечал Бакуви) ([8], с. 36). На территории крепости сохранилась мечеть без минарета, по всей вероятности, Гейдар-шаха. Рядом видна четырехарочная постройка с куполом — чахартак, напоминающая Сураханский храм огнепоклонников. Видны также остатки каких-то строений ([8], с. 36). На основании описаний путешественников, географов и пусть несколько схематичных изображений на вышеописанных картинах мы смогли предложить эскиз реконструкции крепости и цитадели. В нем привлекает внимание оригинальный и совершенно нехарактерный для Азербайджана вид башни-донжон, имеющей внизу пирамидальное основание с двумя изломами поверхности: верхний — около 40°, а нижний — около 60 — 65°, расширение основания устроено с двух сторон, а с двух других оно вертикально. На вертикальной стороне имеются три характерных отверстия для слива горящей нефти. Поверху на квадратном основании возведена основная часть оборонительной башни, каждая сторона которой имеет по четыре бойницы. С северной стороны перед башней, где, видимо, имелся вход, построена меньшая, с наклонными стенами, продолговатая башня для защиты входа в донжон и ворот первой крепостной стены.
Возможно, донжон цитадели второй бакинской крепости был одновременно жилой башней по типу Тешик-кала ([406], с. 40) и в период военных действий заменял бакинскому правителю или верховному жрецу жилой дом, упоминавшийся Гмелиным ([374], с. 113).
Э. Челеби отмечает: «Крепость Баку — красивая крепость четырехугольной формы, воздвигнута на высоком холме на берегу моря Хазар во владениях шаха Дария, т. е. Персии» ([105], с. 75). Учитывая, что Закавказье определенное время находилось в номинальной зависимости от ахеменидской Персии ([143], с. 169), можно считать возникновение разных легенд и преданий вполне возможным. Это позволило Э. Челеби отнести дату возникновения крепости к временам Ахеменидов. Чтобы изучить истоки фортификационной архитектуры, оказавшей немалое влияние на создание своеобразного образа бакинской цитадели, мы обратились к памятникам ахеменидского периода Ирана и Средней Азии. Интересным примером может служить крепость ахеменидского Ирана— «Stakhr» [504], стены и бойницы которой имеют много общего с фортификационными сооружениями Средней Азии, в архитектуре которых явно прослеживается взаимовлияние. Творчески переработанные элементы архитектуры Ирана и зодчества древнего и эллинистического Хорезма оказали влияние на архитектуру второй бакинской крепости. К памятникам древне-хорезмского типа можно отнести поселения: Джанбас-кала. III в. до н. э. ([346], с. 32), Кой-Крылган-кала, IV в. до н. э. ([227], с. 307) и др., а также ряд сооружений эллинистического периода истории Хорезма, город Топраг-кала, III в. до н. э., три дворцовых донжона и сорок две башни крепостной стены, которые покоятся на пирамидальном основании ([346], с. 43), замки Якке-парсан, IV в. н. э. ([406], с. 126) и Тешик-кала, VI — VII вв. н. э. ([346], с. 119).
После изучения всех перечисленных сооружений, мы убедились, что основной донжон с защитной малой башней перед входом и все стены внутренней цитадели могли отразить некоторое влияние фортификационных сооружений ахеменидского Ирана, но в основном они создавались под сильным воздействием архитектуры древнего эллинистического Хорезма, где на протяжении почти тысячелетия были очень распространены оборонительные сооружения описываемого типа.
Поэтому мы считаем, что относить вторую бакинскую крепость к эпохе Ахеменидов было бы ошибочно, она строилась в несколько этапов. Начало строительства можно отнести к первым векам до н. э., а окончание или достройку — к эпохе Сасанидов [Возможно, это было в конце III в. Н. э. при Шапуре I, когда наставник царя царей и верховный жрец (Магупат) всего государства Картир, укрепляя единую веру, основывал храмы огня, устанавливал статус жреческих корпораций, искоренял еретические учения, разрушал «капища девов» ([258], с. 16).].
Сасанидский Иран упорно насаждал и поддерживал зороастризм, ставший догматической государственной религией.
Албания при Сасанидах окончательно подчинилась Ирану и вошла вместе с Южным Азербайджаном (Атропатеной) в состав Северного наместничества ([196], с. 80).
В отличие от Атропатены, бывшей чисто зороастрийским государством, Албания, в основном, исповедовала ряд древних религий.
Страбон указывал, что албаны «почитают богов — Гелиоса, Зевса и Селену, в особенности Селену ([387], с. 503), иными словами бога Солнца — верховного бога Неба и богиню Луны [Греческая богиня Луны Селена идентична шумерскому богу Луны Наина Син (ред ).] ([410], с. 151). Но Баку и весь Апшеронский полуостров, на котором имелось множество естественных «вечных» огней, несомненно, в древней Албании ([47], с. 9, 10) был средоточием поклонения астральным культам, в особенности солнцу и огню. Видимо, на Апшероне, особенно в южной его части, могла быть упоминаемая Страбоном храмовая (священная) область ([387], с. 535, 557), в которую входило несколько священных участков (Атеши-Багуан. Сабаиль, Шых и др.). Храм являлся не только культовым, но и административным, юридическим и военным центром. Во главе такой области стоял жрец, пользовавшийся всей полнотой власти ([387], с. 535). Некоторые крупные исследователи, ссылаясь на отсутствие достаточной письменной истории сомневались в значении апшеронских огней как маздаистского, а позже зороастрийского центра Албании ([81], с. 776). В то же время, как мы уже упоминали, «в 624 г. византийский император Ираклий вторгся в район Баку и разрушил много храмов, где поклонялись горевшему газу» ([4391, с. 114).
Отсюда вывод, что верхняя, вторая бакинская крепость была возведена раньше основных стен города. Слова Бакуви, что верхушка башни была разбита баллистами, а не снарядами, указывают на то, что она существовала задолго до огнестрельного оружия.
Реконструкция подтвердила наше мнение, что вторая бакинская крепость была чисто оборонительного типа, а необходимость в ней могла возникнуть лишь тогда, когда еще не были полностью возведены крепостные стены, охватывающие жилую застройку и священный комплекс Бак-Ван ([48], с. 4, 5; [52],. с. 51). Это название впоследствии было присвоено всей огороженной территории и, претерпев ряд изменений, из Бак-Ван, Багуан, Атеши-Багуан, Бак-ви (армянское название) оно превратилось в Баку.
На картине «Вид города Баку, снятый с приезда от г. Шемахи» среди развалин второй бакинской крепости изображен Чахартак, видимо, бывший гарнизонным храмом зороастрийцев. Это еще раз говорит в пользу нашего предположения о возникновение отдельных построек в эпоху Сасанидов. Если стены и донжон внутренней цитадели решены под сильным влиянием цитаделей Хорезма, то наружные стены второй бакинской крепости построены уже в чисто апшеронской манере, о чем говорят вертикальные каменные стены, круглые башни, прямоугольные бойницы и характерные стрельчатые мерлоны ([50], с. 36). Надо сказать, что на внутренних стенах и донжоне мерлоны и бойницы приняты также апшеронского типа, а не хорезмские.
Совершенно разные по своей архитектуре внутренняя цитадель и наружные крепостные стены говорят о том, что цитадель была, несомненно, построена раньше, чем наружные стены, после сооружения которых она вошла в комплекс второй бакинской крепости ([50], с. 36).
На этой территории со временем разместились жилые дома и культовые сооружения, весь комплекс, вероятно, служил резиденцией правителя, так как в описываемый период в городе, территория которого лишь впоследствии была полностью обнесена крепостной стеной, видимо, не было зданий, которые смогли бы служить безопасной базой для размещения правителя и его двора.
На территории второй бакинской крепости, судя по последней картине, имеются мечеть и капище огня. Отсутствие христианского храма, который, несомненно, дошел бы до середины XVIII в, когда, видимо, была нарисована картина, говорит, что крепость или по крайней мере цитадель, несомненно, была построена до принятия Албанией христианства, т. е. раньше IV в. н. э., как уже отмечалось, где-то в первых веках до нашей эры.
Внешнее сходство донжона второй бакинской крепости с башнями древнего Хорезма подчеркивается также наличием предвходной башни, защищающей подступы к ее входу. Кроме того, стены, окружающие башню, имеют характерный для крепостей Хорезма наклон с бойницами в невысокой вертикальной верхней части.
Главная башня второй бакинской крепости имеет и отличительные черты, появившиеся под влиянием местной апшеронской архитектуры. Донжон возведен не из сырцового кирпича, а из прочного камня-известняка. Учитывая это, архитектор использовал пирамидальный цоколь под активную оборону, разместив в нем помещение со специальными сливными бойницами, выходящими, видимо, на две стороны, чтобы иметь возможность поливать противника горящей нефтью; третья и четвертая сторона, в которой была устроена входная дверь в башню, решена без таких бойниц.
В хорезмских башнях пирамидальный цоколь из-за того, что он возводился из относительно непрочного кирпича-сырца, решался сплошным, в нем только устраивали узкие проходы или лестницы, а иногда и неширокий колодец ([406], с. 140). В бакинской башне этаж, размещенный в пирамидальном цоколе, был, вероятно перекрыт сводом. Это позволило легко использовать вертикальные боковые стены под бойницы. Второй верхний этаж с наружными размерами, приблизительно равными 7,0 м, перекрыт уже или плоским куполом или дарбазообразным ступенчато-балочным перекрытием с люком на крышу, которая была обрамлена каменным парапетом со стрельчатыми мерлонами. Крыша являлась как бы третьим ярусом обо-роны. Вся башня имеет примерную высоту до верха мерлонов 18 — 20 м.
Так как на первый ярус обороны башни можно попасть через специальную площадку, расположенную между донжоном и предвходной башней, приподнятой на высоту 3,6 — 4,0 м, то не исключена возможность, что под первым ярусом было склепообразное помещение для хранения продуктов или оружия.
Принимая во внимание большую толщину стен нижней части пирамидального цоколя, можно предположить, что в нем могла быть устроена винтовая лестница в кладовую.
Таким образом, донжон второй бакинской крепости представлял собой боевую башню с круговой трехъярусной обороной. Хорезмские башни в основном обеспечивались одним оборонительным ярусом, реже двумя, но они часто имели рядом с основным донжоном одну или две вспомогательные башни, создававшие более широкую оборону основного донжона ([406], т. 40). Если проанализировать внешний облик и разрез реконструированного нами донжона, становится понятным, что он, несомненно явился первоосновой в создании образов средневековых оборонительных квадратных в плане башен-донжонов апшеронских замков, относящихся к VIII — XII вв. н. э. [Имеются в виду квадратные башни гюлле-донжоны Баку — Джаббахана, в Раманах, Мардакянах и Шаганах (А. Д.).]
В связи с землетрясением, происшедшим в 1176 г, причинившим значительные разрушения Шемахе, город Баку на короткое время становится столицей ширваншахов.
Сильно укрепленная вторая бакинская крепость, по всей вероятности, была использована как резиденция. Отдельные исследователи предполагают, что временная резиденция была построена на месте существующего дворца ширваншахов, сооруженного в XV в. ([374], с. 113).
Раскопки, которые велись на территории дворца В. Н. Левиатовым в 1944 г. [Автор участвовал в раскопках 1944 г.] и раньше, в 1924 г. (руков. Е. А. Пахомов), АзЦУОПом в 1932 —933 гг. (руков. И. П. Щеблыкин ([249], с. 44, 45), Музеем истории Азербайджана АзФАН в 1938 — 1939 гг., показали, что до строительства на исследуемой территории дворца ширваншахов находились обычные жилые дома апшеронского типа. Во время раскопок в 1932 — 1934 гг., проводимых АзЦУОПом, было обнаружено, что дворцовое здание частично перекрывает массивные фундаменты какой-то постройки ([249], с. 9). Но предположить, что это была временная резиденция, когда имелась сильно укрепленная вторая бакинская крепость с внутренней цитаделью, нам кажется маловероятным. Кроме того, если это была бы резиденция ширваншахов, то она, конечно, просматривалась бы гораздо обширнее, а не только под какой-то частью здания дворца.
Ширваншах Халилулла I в XV в. построил существующий комплекс дворца, который был обнесен самостоятельной стеной с башнями, превратив ее во внутреннюю цитадель основной бакинской крепости ([249], с. 7). Одновременно он построил новую часть городской стены, охватившей с северо-западной стороны холм с резиденцией, создав еще одну линию обороны. Новая городская стена, обогнув холм далее, видимо, прошла по склону, соединившись с выступающей частью старой городской стены, ограждавшей вторую очередь первой основной бакинской крепости и проходившей по внутреннему юго-восточному абрису холма. Третьей очередью бакинской крепости была та самая главная крепость, которую, как писал Абд ар-Рашид ал-Бакуви, не смогли одолеть татары. Оставшиеся внутри новой территории старые стены были, видимо, впоследствии разобраны.
Такой была третья и последняя очередь развития первой главной (Баш гала) бакинской крепости большинство стен которой дошли до настоящего времени.
Именно в XV в., с появлением новой цитадели ширваншахов, вторая бакинская крепость потеряла прежнее значение и постепенно превратилась в руины, которые в XVIII в., к счастью, были зарисованы неизвестным художником ([216], с. 154), что и дало нам возможность создать эскиз реконструкции и вернуть ее, правда, несколько предположительный облик истории архитектуры. Но потеряв значение ширваншахской резиденции, вторая бакинская крепость долгое время служила чисто оборонительным целям. Это подтверждается словами Эвлия Челеби, писавшего в середине XVII столетия, что она представляла собой сильно укрепленную красивую крепость.
Развалины прежнего города (крепости) и ее цитадели — старинного замка, как вспоминает Самуил Готлиб Гмелин, еще в 1796 г. возвышались по соседству с городом Баку.
За сорок лет до Гмелина, т. е. в 1756 г., когда неизвестный художник запечатлел описанные нами развалины второй бакинской крепости, они, несомненно, находились в более лучшей сохранности, хотя, к сожалению, значительная часть их уже отсутствовала.
Окончательно развалины этой крепости, видимо, были разобраны в конце XIX в., а скорее в начале XX в. [По картине Дорна, бывшего в Баку в XIX в, видны еще развалины второй бакинской крепости (Д. А).] в связи со строительством. Реального училища городской управы и ряда других зданий.
На основе проделанных нами исследований и результатов последней работы мы смогли составить архитектограмму взаимовлияний архитектур Азербайджана и стран Ближнего Востока.
Учитывая, что анализ посвящен древнему Азербайджану (Каспиане и Албании), где главным священным участком был Апшеронский полуостров с его «вечными» огнями, мы помещаем его в центре основного круга, обозначающего древний Азербайджан и разбитого на отдельные участки от палеолита до раннего средневековья ([51], с. 11).
За центральным кругом идет второй, где указаны последовательность возникновения культур на территории древнего Азербайджана — Ходжалы-Кедабекского, Каспийского, Албанского племенных образований и государства Албании.
Сверху и снизу в отдельных кругах размещены древний Шумер и Средняя Азия (Хорезм, Согдиана, Бактрия и Парфия).
Между этими кругами расположены два полукруга, в которых показаны взаимовлияния и последовательность развития сопредельных древних государств и их произведений архитектуры — Урарту, Ассирия и Вавилон, Манна, Мидия, Ахеменидский Иран, Малая Азия, Хетты, Сибирь, Алтай, Иверия, Колхида и др.
Указано, в какой последовательности и зависимости друг от друга находятся все остальные элементы архитектограммы. Эта архитектограмма наглядно показывает те генетические взаимосвязи, которые способствовали развитию ближневосточной архитектуры.
В истории древнего и средневекового градостроительства встречались примеры возведения второй крепости — «замка» рядом с городом-крепостью, примером могут служить Кабала, Шемаха в Албании «Qasr al-Hayz al-Sharqi» в Сирии ([501], с. 105 — 120) и ряд др.
Наиболее существенным выводом, который может быть сделан на базе освещаемых нами материалов сопоставлений, анализов и эскизов реконструкций, является то, что благодаря им окончательно, с нашей точки зрения, решается большой, дискуссионный вопрос, волновавший многих исследователей. Это вопрос о том, что из себя представляла и где находилась вторая бакинская крепость и каков был характер ее архитектуры ([52], с. 54).
5. Укрепленный священный участок Сабаиль и его трехступенчатый храм
На территории древнего Азербайджана имелись храмовые (священные) области, посвященные определенному божеству или группе богов. Во главе такой области стоял полновластный верховный жрец.
Еще Страбон указывал, что в Кавказской Албании имелась храмовая священная область ([387], с. 475 — 480; [557], [410], с. 150 — 152). К одной из таких областей можно отнести Апшеронский полуостров, который благодаря своим грязевым вулканам и «вечным» огням, пылавшим на склонах прибрежных гор, по берегам небольших бухт, а порой «:выходящих прямо из моря и видимых издалека ([8], с. 89; [383], 65), давно снискал на Древнем Востоке славу священной земли.
Возможно, именно Апшеронский полуостров называли первой мифической страной, описанной в Видевдате и именуемой Айриана Ваего (Ариана Веджа), ставшей местопребыванием первого человека Иимы и праведников. (Отдельные исследователи место возникновения этой легенды определяли в Северном Азербайджане (см. гл. IV, раздел 1). Иима разводил красные пылающие огни на земле ([263], с. 48). Может быть пылающие газовые огни южного побережья Апшерона легли в основу этой красивой легенды.
Как показало изучение материалов истории и археологии, южное побережье Апшерона, благодаря наличию «вечных» огней, пресной воды, защищенности от сильных ветров и крупным этническим миграциям, видимо, издревле стало местом, где жрецы многих великих держав. исповедовавших огнепоклонничество, возводили свои священные комплексы или отдельные культовые здания ([56], с. 23, 24). Постепенно обрастая жилыми и хозяйственными постройками, они стимулировали возникновение укрепленных населенных пунктов ([54], с. 10, 11). Одним из таких священных мест был, расположенный в юго-западной части бакинской бухты, небольшой укрепленный город-крепость Сабаиль, возведенный невдалеке от главного священного комплекса — первой бакинской крепости — Атеши-Багуан (место божественных огней) с его семиалтарным ([32], с. 50, 51; [321], с. 598) башенным храмом (Гыз галасы) и впоследствии возникшей на высоком скалистом холме второй бакинской крепости с укрепленным замком.
Как сообщает письменное свидетельство историков в начале XIV столетия (1306 г.), южная часть побережья Каспия была сильно разрушена землетрясением, которое вызвало частичное затопление Баку, где вода дошла до дворцовой мечети, полностью затопив священный участок с башенным храмом Сабаиль. В это время башенный храм был уже, несомненно, разрушен, так как в противном случае он не был бы полностью затоплен и возвышался бы из воды. Вода сначала поднялась на двадцать метров, а потом, постепенно понижаясь, дошла до первоначального уровня, описав за неполные семьсот лет почти полный цикл колебаний уровня моря ([150], с. 50).
Сильное падение уровня Каспия ([77], с. 26) вновь обнажило затопленные стены древнего сооружения Сабаиль.
Возможно, эти многовековые колебания уровня Каспия, особенно в период его постепенного понижения, а следовательно, и увеличения прибрежных земель, явились причиной возникновения и другой части легенды о первом человеке Ииме: процарствовав триста лет, он увидел, что земля для людей стала тесной. Тогда Иима пустил золотую стрелу в землю и, ударив по земле бичом (их ему дал Ахура Мазда), сказал «Любимая, священная Арматай! Увеличься и раздвинься», и земля раздвинулась. По истечении шестисот лет, а затем девятисот лет царствования Иимы, он последовательно увеличивал землю, которая стала вдвое больше, чем была ([263], с. 71,72).
Вокруг древних храмов на юге Апшерона селилось множество людей, создавались укрепленные поселения, жить становилось тесно. В такое время отход вод Каспия был очень кстати и, конечно, приписывался божественной силе, как нам кажется, — Ииме.
Во второй книге Авесты Ясна IX (Легенда об Имме) в переводе акад. Залемана интересно девятое описание: «Змей Срувара, глотавший коней, глотавший людей, ядовитый, зеленый, по которому зеленый яд протекал толщиной с большой палец, на котором Кересасп варил в котле пищу в полуденное время, и загорелся змей и взвился он вскочил из-под котла, разлил шипящую воду...» ([189]. с. 33).
Змей Срувара, глотавший коней и людей, ядовитый, зеленый — здесь, видимо, имелось в виду ярко (ядовито) зеленого цвета топкое болото типа бинагадинского, где раскопки выявили большое количество костей древних животных. «Зеленый яд толщиной с большой палец», — видимо, струйка нефти, которая вытекала из небольшой трещины и затем, вливаясь в болото, протекала по его поверхности. Видимо, из трещины одновременно с нефтью выходил газ, загоравшийся от любой искры. На этом пламени готовил Кересасп обед, а очередной, более крупный выброс газа с пламенем, опрокинул котел на раскаленные камни.
Южное побережье Апшерона в древности было единственным местом, где повсюду пылали газовые факелы, которые часто использовались жителями для бытовых нужд ([105], с. 35, 36; [215], с. 42). Вышесказанное может служить доказательством, что определенное количество текстов Авесты, в том числе и легенда об Ииме, возможно, были написаны на Апшероне ([159], с. 61) и про Апшерон.
Большой интерес на протяжении многих десятилетий вызывают у исследователей остатки затопленных стен священного участка башенного храма и других строений крепости Сабаиль, но почему-то до настоящего времени никто не интересовался, под чьим влиянием возник этот храмовый комплекс и откуда у него такое непонятное название.
Владычество Месопотамии, начиная от Шумеро-Аркада и до Нововавилонского царства, временами распространялось от Персидского залива до Средиземного моря ([366], с. 230), а это не могло не вызвать, пусть хотя бы частичное, взаимовлияние разных религий. Во многих мидийских городах, название которых часто заменялось именами ассирийских богов, почитались боги, близкие по своему характеру ассирийским богам Нергалу, Набо, Ададу (Адару) и др. В анналах царя Саргона II в. 716 — 714 гг. до н. э., после взятия чилийских поселений, Кишешим был переименован в Кар-Нергал, Киндан стал городом Сина [Шумерский бог Луны Наина Син олицетворялся в пластическом образе быка с человеческой головой (ред.).], а Пит-Багайя городом Кар-Иштар и т. д. ([390], с. 124). Следы шумерской культуры найдены в Афганистане ([230], с. 44) и во многих странах. Подтверждением этому может служить Согдийский календарь и список двенадцати великих богов Вавилонского пантеона, семь из которых посвящены планетам, олицетворяющим семь дней недели ([366], с. 304, 305). Согдийский календарь содержит полный перечень названий дней недели, месяца и так называемых лунных станций. По этому документу видно, что они все посвящены авестийским божествам, ставшим позже именами планет ([85], с. 44). Эти названия планет и дни недели полностью совпали с месопотамскими (таблица 2).
В силу географической близости народы Древнего Востока наблюдали один и тот же небосвод с его объективными закономерностями движений планет, а это объясняет сходство астрономических концепций, которые легли в основу их календаря.
Интересное символическое олицетворение небесных тел солнечной системы и изображение земли имелись в пещере на горе, освещенной сверхъестественным сиянием и огнями, где Зороастр, по словам Порфирия и Диона Хризостома, провел двадцать пять лет, создавая свою религию ([162], с. 80). Мы считаем, что эта пещера скорее всего была расположена на южном берегу Апшеронского полуострова ([56], с. 14).
На Ближнем Востоке в древности были известны всего два места, где добывалась нефть — «волшебная жидкость, обладающая свойствами воспламеняться»: это прибрежная часть Месопотамии и Апшеронский полуостров ([263], с. 140), имевшие много общих географических и климатических факторов. Указанная общность не могла не породить многих параллелей, казалось бы, в разных религиях и в то же время имеющих много общего в культовых значениях и магическом содержании тех или иных богов, по-разному называемых, но фактически идентично значимых. Все это не могло не обусловить возникновения сходных ритуалов, вызвавших, в свою очередь, много общего в культовых сооружениях, архитектуре и искусстве многих народов, вовлеченных в единую древневосточную Ойкумену.
На апшеронском полуострове почиталось древнее божество, локализовавшееся там еще с III — II тыс. до н. э. — это Апам Напат — бог огня в воде (в жидкости) — «создатель и покровитель всех живых существ» (таблица 4). В мифе об Апам Напате выражено верование, что все источники глубоко под землей сообщаются с океаном и все источники нефти также сообщаются с глубиной океана, где находится местопребывание Апам Напата ([263], с. 123).
Несомненно, известные в древности нефтяные месторождения в Месопотамии считались выходящими из единой глубины океана (Апсу) бога Эа (владыки морской пучины). Таким образом, глубины океана бога Эа были местом нахождения Апам Напата — бога огня в жидкости ([56], с. 23). В Месопотамии был очень популярен бог Гибиль (огонь), Нуску — хранитель и покровитель, посланец бога Ана (посланец неба), исполнитель приказов Бела [513 а]. Гибиль (огонь) — покровитель жилья, семьи, создатель света в чертогах тьмы, приносит мир и покой всему творению ([366], с. 203, 204), имеет много общих черт с Апам Напата ([366], с. 203, 204). Отдельные исследователи высказывают предположение, что шумерийцы перед своим вторжением в долину Евфрата в течение долгого времени жили на берегу моря, может быть Каспийского ([362], с. 248 — 251).
Общность климатических условий, наличие в недрах земли нефти, близость моря, несомненно, являлись причиной возникновения родственных культов, а наличие на Апшеронском полуострове естественных газовых огней создавало ему ореол священной земли «вечных божественных» огней.
Подробное изучение космогонии, религии, культово-ритуальных и эстетических факторов народов Индии, Месопотамии, Манна-Мидии, Персии, Средней Азии и Кавказа навело нас на несколько версий происхождения названия крепости и храма Сабаиль.
На ряде индоевропейских языков, на санскритском, авестийском, древнеперсидском [71], древнеармянском ([71], [73], с. 40) и пехлевийском языках, а также в Бехистунской клинописной надписи VI в. до н. э. [9] слова «Бак», «Баг», «Bhaga», «Бага» означают бог, солнце, луна, божество. Слово «баг» вошло в состав названия восьмиэтажного башенного храма Баг-ван в главном священном комплексе на Апшероне Атеши-Багуан, вблизи которого возник храмовый комплекс Сабаиль. Поэтому, нам кажется, название храма и всего комплекса Сабаиль могло произойти от слов са (сэ) — на фарсидском языке означающего три, Баг — бог и Иль, Бель, Бел, т. е. Са-Баг-Иль, храм трех богов во главе с верховным богом вавилонян Белом, иными словами, верховная (первая) троица — Ану (Ана), Эа (Апсу) и Иль-Бел (таблица 2б, 4) [Здесь более подходит шумерская троица в своем полном составе во главе с верховным богом шумеров Энлиль, который еще лучше мог бы служить ключом к раскрытию семантики названия крепости « Сабаиль», чем его вавилонский прототип Бел. Тем более, что трехступенчатый храм Сабаиль более соответствует шумерским Зиккуратам (ред ).].
На ряде кавказских языков, в том числе и грузинском, слово «Са» означало место, «Баг» — это бог и Иль — бог Бел Солнце. Это сочетание также звучало Са-Баг-Иль и означало место бога или храм первой его троицы. Бог Бел, согласно вавилонской мифологии, считался сыном бога Эа ([366], с. 296).
Не исключена возможность, что это был храм огня, где в трех священных этажах горело ритуальное пламя, посвященное богу огня Ахура Мазде, Апам Напату или Гибилю (в вавилонской трактовке), Сагибилю, Сабагилю, Сабаилю. Иными словами, трехалтарный храм бога огня. Возможна еще одна версия о том, что храм Сабаиль — это чертоги древнего бога Эа — великого духа земли и вод, владыки морских пучин. Храм бога Эа (Апсу — океан) носит название Э-Саггилы ([366], 333, 347), Э-Саггила, Э-Саббила, Сабиль, Сабаил. Слово «Сабиль» на многих восточных языках означает — питьевой источник, построенный и пожертвованный кем-то народу [Эти сведения любезно сообщил нам Ниязи Рзаев.], иными словами, отголосок древних жертвоприношений богу воды.
Таким образом, можно высказать предположение, что Сабаиль мог быть храмом бога Эа (Э-Саггила), который жрецы древней Месопотамии, видимо, возвели на небольшом холмистом мысе среди вод морских и прибрежных огней, аналогично храму Эа (Э-Саггила) в Эриду ([366], с. 333).
Таким образом, даже на авестийском, древнеперсидском, кавказских и многих других языках подтверждаются, как нам кажется, наши гипотезы, что Са-баг-иль, Сагибиль, Сабиль — это храм, построенный на священной земле «вечных» огней жрецами Месопотамии или их представителями храмовых объединений из Средней Азии, которые поступали так же, как когда-то жрецы Манна-Мидии и как впоследствии жрецы древнего Хорезма.
Апшерон — священная земля, место, где горело множество «вечных» огней, омываемая с трех сторон морской водой, из которой у отдельных скал и близлежащих островов вырывалось газовое пламя, земля, на которую почти круглый год глядело ясное, то солнечное, то звездное небо, земля, обдуваемая сильными ветрами, часто переходившими в бурю.
Поклонники древней религии Бага Мазды, по всей вероятности, считали ее страной священного огня на суше и в воде — в море (Ахура Мазды и Апам Напата), мощных небес (одеяние Мазды), с которых на землю глядели звезды (тело Мазды), землей сильных ветров — бури (созданной Маздой) ([363], с. 68) (таблица 4).
Жрецы Месопотамии, видимо, зная о божествах, землей которых издревле слыл священный полуостров, могли назвать его именами почти идентичных двух или трех богов вавилонского пантеона. Рассмотрим, оба варианта: именем бога Эа (Апсу — океан, море) и Ану, Ана (небо), бога морских пучин и владыки звездного неба и тьмы, иными словами землей Апсу Анна — Апшерон, которую, несомненно, можно считать страной звездного неба и морских пучин. А учитывая штормовые ветры и сильные бури, можно предположить, что название Апшерон возникло от имен трех вавилонских богов Эа — Апсу, Ану — Ана и Рамман — владыки бури, грозы и дождя, т. е. от слов Апсу-Рамман-Ана, Апсу-Рам-Ана, Апшерон. Страна морских пучин, сильных ветров и звездного неба (таблицы 26, 3).
На первом этапе изучения развалин древнего Сабаиля мы считали, что его прямоугольный в плане башенный храм был создан под влиянием парфянской и ахеменидской архитектуры и представлял собой прямоугольную в плане башню, столь распространенную в крепостях Средней Азии (Джанбас-кала, Топрах-кала и др. ([54], с. 10), с контрфорсом с южной стороны башни и примыкающим к ней с севера небольшим храмом — ([346], с, 42, 43).
Дальнейшие исследования и изучение материалов раскопок, обследование и дообмер древнего комплекса, а также изучение культов народов древнего Востока, навели нас на мысль, что храм Сабаиль мог быть сооружением, возникшим на основе архитектуры Месопотамии, но, несомненно, под влиянием апшеронского зодчества, местных строительных приемов и материалов.
Если считать, что храмовый комплекс Сабаиль возведен на священной земле, которую вавилонские жрецы, видимо, называли землей трех богов, то прямоугольный в плане храм мог быть посвящен также трем вышеуказанным богам, под эгидой верховного бога Бела и построен в виде трехступенчатой башни, с тремя священными ярусами. На верхнем ярусе, по всей вероятности, был храм Бела или Эа (Э — дом, а — вода). Архитектура его, возможно, напоминала Зиккурат (священную гору) в Уре, который так же был не квадратным в плане, а несколько вытянутым четырехугольником ([421], с. 158), но у храма Сабаиль были лишь две боковые наружные лестницы без центрального лестничного марша, столь характерного для храма в Уре. Стены первого яруса могли венчаться тематическим фризом с изображением богов и фантастических животных и других культовых символов.
План священного участка Сабаиль представлял собой вытянутый неправильный многоугольник (180 — 40 м). Необычно вытянутая и с точки зрения обороны неудобная конфигурация плана, видимо, отражала форму холма, вершину которого некогда венчало это сооружение ([463], с. 11), а также желание охватить большее число пылавших естественных газовых факелов. Вышесказанное лишний раз доказывает необоронительное назначение данного комплекса. Ограждающие стены участка Сабаиль, судя по сохранившейся их части, решены в местных — апшеронских архитектурных формах так же, как и крепостные стены Атеши-Багуан и второй бакинской крепости ([52], с. 51, 52), у которых башенный храм и башня Гюлла возведены под сильным влиянием архитектуры Манна-Мидии и Хорезма.
Обнаруженное во время раскопок, крайне незначительное количество бытовых предметов также лишний раз подтверждает не жилое, а ритуальное назначение исследуемого комплекса. Были найдены отдельные каменные архитектурные детали сооружений, находившихся внутри укрепления, среди которых встречались элементы декоративных арок и грубовато высеченные из камней куски, похожие на сталактиты, а возможно, декоративные камни дарбазных сводов и куполов, на базе которых впоследствии возникли сталактиты. Очень интересен фрагмент ствола круглой колонны, редко встречающейся даже в более поздние времена в архитектуре Азербайджана. Нам кажется, что сооружения с такими колоннами могли быть творением пришлых зодчих, не исключено, что из Месопотамии или Средней Азии, но комплекс Сабаиль, несомненно, создан руками апшеронских мастеров.
Слияние религии авестийских Согдианы и Месопотамии, кроме того, несомненное влияние последней на религию и ритуальную архитектуру Южного Туркменистана (Алтын-депе, Намазга-депе и др.) и Апшерона, сказалось на идее возведения ступенчатого башнеобразного храма Сабаиль. Как пишет Г. Френкфорд, месопотамские храмы с древнейших времен отлича¬лись от обычных зданий широким применением контрфорсов как в интерьерах, так и на фасадах [497]. Ступенчатые в плане контрфорсы идентичны алтыновским ([280], с. 21), так как и те и другие воздвигались из глиносырцовых кирпичей, а ввиду малой их прочности в монументальных сооружениях необходимы были контрфорсы.
Башенный храм Сабаиль, несмотря на общую ступенчатую композицию, отличался от месопотамских и среднеазиатских ступенчатых храмов отсутствием контрфорсов, нужда в которых отпала полностью ввиду возведения его из прочного местного камня-известняка, и поэтому не нуждался в укреплении контрфорсами, а некоторое расчленение нижней террасы на два угловых объема со втопленной в центре частью стены — скорее дань сложившемуся ритуальному образу, чем конструктивной необходимости.
Обнаруженные осколки гончарных труб разного диаметра и хорошего обжига ([413], с. 67) говорят о разветвленной сети коммуникаций. Это могли быть водопровод, канализация и, несомненно, газопровод, который подводили от мест естественного выхода газа к алтарям и капищам в храмах.
Три угла крепостных стен, ограждающих участок исследуемых сооружений, закреплены круглыми в плане башнями, имеющими небольшие помещения, четвертый угол укреплен круглым в плане контрфорсом. Вдоль стены расположены десять полукруглых каменных башен — контрфорсов ([413], с. 66), которые ввиду небольших размеров, видимо, служили лишь для закрепления стыков стен и не являлись оборонительными устройствами. Только одиннадцатая полубашня, расположенная севернее башенного храма и имевшая небольшое помещение, по всей вероятности, охраняла подходы к храму со стороны берега.
Местами, где стояли часовые небольшой храмовой охраны, были указанная северная полубашня и три крупные угловые башни, защищавшие узкие входные двери (1,3 м). Они, возможно, были укреплены характерными, стрельчатого очертания, мерлонами.
Северо-западная башня имела внутреннее помещение в виде правильного круга, рядом с ней в западной стене находилась дверь в священный участок, при входе в толще башни — ниша, в которой, видимо, был алтарь огня или скульптурное изображение божества. Отдельные исследователи считают, что эта ниша предназначалась для часового ([107], с. 95, 96).
Примерно в средней части огороженного участка, вплотную к западной стене возвышался четырехугольный в плане башенный храм размерами по низу 15х9,6 м. С юга и севера, видимо, к верху первого яруса храма вели две крутые одномаршевые лестницы. Некоторые исследователи высказывали предположение, что, возможно, это были пандусы ([413], с. 66). Но, учитывая небольшую длину (6 м) и ширину (2 м) сохранившейся части их основания и относительно небольшие размеры скалистой площадки (около 30x22 м), на которой покоился храм, мы считаем, что это были лестницы. Лестницы или пандусы лишний раз полностью доказывают, что данное сооружение никак не могло быть оборонительной башней. И М. Джафарзаде считал, что башня эта была храмом огнепоклонников ([167], с. 11). В описываемом храме, несомненно, пылали священные огни, но на раннем этапе они горели не в честь бога Ахура Мазды и его окружения, а в честь богов вавилонского пантеона во главе с богом Белом (Верховная троица, таблица 3).
В южной части исследуемого нами комплекса сооружений во время археологических работ 1940 — 1941 гг. были обнаружены фундаменты многих помещений, примыкающих с внутренней стороны к ограждающим «крепостным» стенам. Эти помещения образовали внутренний дворик перед южным входом. Две угловые башни фланкировали южный вход, в них имелись двери, которые вели в помещения, устроенные в этих башнях и, видимо, к лестницам, ведущим к помещениям верхнего этажа. У самого подножья стен сквозь толщу кладки проходят наружу стоки в виде небольших лотков, обложенных каменными плитами. Помещения с лотками располагались в глубине плотной застройки зданий и слагались из нескольких небольших двухкомнатных комплексов и двух больших комнат ([107], с. 94, 95). Предположение отдельных исследователей, что описанные помещения были уборными, а лотки служили для отвода нечистот ([107], с. 95), нам кажется неправильным, так как в те времена в храмовых комплексах уборные, как нечистые помещения, выносились куда-либо подальше, а учитывая найденные во время раскопок гончарные трубы разного диаметра и хорошего обжига ([413], с. 67), можно предположить, что нечистоты выводились при помощи труб закрытым способом, а не в открытых лотках.
Все указанные помещения, видимо, служили для священных очистительных омовений или других каких-то ритуальных действий, связанных с поклонением богу Эа — великому духу земли и вод, владыке пучин.
По периметру наружных стен священного участка, невысоко над землей имелось несколько выступающих каменных плит. Эти плиты, закругленные с наружной стороны, каждая имеет, сильно стертое от употребления, круглое отверстие, несомненно, служившее с материковой стороны — коновязью, а с морской — для привязывания лодок и небольших морских судов, привозивших верующих и паломников. Это еще раз подтверждает необоронительный характер всего комплекса Сабаиль.
В эпоху Сасанидов, особенно в последней четверти III в. н. э., в Иране полностью утвердилась догматическая зороастрийская религия. Картир — главный жрец (Магупат) Ахура Мазды начал насаждать ее в странах неиранских: в Армении, Иберии, Баласакане и далее вплоть до Албанских ворот, где он разрушал храмы чуждых культов, а магов организовывал в Магустан ([258], с. 88, 96, 97, 126) — жреческие корпорации. Видимо то, что в числе названных стран не указана земля священных огней — Апшеронский полуостров, где имелось большое количество храмовых объединений и мимо которой не могли не пройти полчища иранских войск, указывает на то, что там уже имелся Магустан, возникший на основе главного храма огня Ахура Мазды в крепости Атеши-Багуан — Арта Багуан.
Но невдалеке от главного святилища Ахура Мазды стоял храм трех месопотамских богов. По всей вероятности, требование времени, региональные особенности, а главное, слияние религий, привели к тому, что он постепенно превратился в зороастрийский храм божественной троицы Ахура-Арта-Вогу-Мана ([100], с. 127), сохранив былое название Сабаиль, в противном случае этот храм был бы разрушен еще в конце III в. н. э.
Видимо, скульптуры старых божеств были разбиты, а на их месте появились зооморфные изображения — символы зороастрийских богов, столь характерных в период реформатской деятельности Картира ([258,], с. 96).
Мы считаем, что священный огороженный участок Сабаиль был, видимо, разрушен византийским императором Ираклием, который в 624 г. вторгся в район города Баку и разрушил много храмов, где поклонялись горящему газу ([439], с. 114). Если же Сабаиль удержался и не пал под ударами византийцев, то, несомненно, был уничтожен арабским халифатом, который сметал места языческих культов.
Среди разрушенных стен обнаружено большое количество каменных плит (около 700 шт.) с высеченными на них буквами и отдельными словами на фарсидском языке и скульптурными изображениями. Одним из первых в 1852 г. о них упоминает К. Ф. Спасский-Автономов ([204 а], с. 297), в 1861 г. — А. Иванинцев, в 1875 г. — Б. Дорн ([172], с. 182) и др.
Интересна каменная плита с фрагментом реалистически изображенной, взнузданной конской головы. Нам кажется, отдельные исследователи правильно считают, что это изображение относилось к какому-то большому панно, которое, возможно, находилось на одном из внутренних зданий и не связано с фризовыми рельефами, принадлежащими к другой эпохе, видимо, значительно более ранней ([413], с. 67). По нашему мнению, этот фрагмент принадлежит скульптурной группе, украшавшей ступенчатый храм Сабаиль.
После разрушения, возможно, отдельные камни прежних скульптурных панно, всевозможных фризов и вставок были использованы в начале XIII в. под изготовление новых фризовых камней. Не исключена возможность, что наличие изображения людей, особенно фантастических и других животных объясняется тем, что, высекая в старых каменных плитах буквы арабского шрифта, мастера оставляли имевшиеся изображения в тех местах, где они не мешали надписям.
Все найденные каменные плиты плоские высотой 70 — 71 см и шириной 25 — 50 см. Обследование рельефных изображений на этих камнях показывает, что они выполнены в различной манере и масштабности, а это говорит о том, что не все каменные плиты изготовлялись для данного сооружения. Нам кажется, что в 1234 — 1235 гг., видимо, было принято решение восстановить древнее сооружение, когда-то служившее чуждой религии, возведя на его месте культовый комплекс служения исламу, вполне возможно мусульманский монастырь-ханега, но, видимо, не успели, и все развалины и фризовые рельефные камни были поглощены морем. Камни с рельефными рисунками изготовлялись, видимо, артелью каменщиков как снаружи, так и в сохранившихся комнатах. Об этом говорит определенное количество камней, найденных в одном из помещений в южной части комплекса ([413], с. 66). Это опровергает версию будто бы все фризовые камни свалились с наружных стен.
Разный масштаб, характер рисунков и разная манера исполнения говорят, возможно, о том, что камни эти изготовлялись не только для Сабаиля, но и для других городов Каспия, особенно группа камней, на одном из которых изображен крылатый лев с повернутой в анфас головой, возможно, изображавший бога Митру, а не исключено, что это было геральдическое изображение шахиншахов Ирана. Большое количество камней с остатками изображений животных и фантастических существ, видимо, дошедших от эпохи Сасанидов, не могло быть изготовлено для культового мусульманского сооружения, а, по всей вероятности, высекалось для какого-то светского здания. Монголоидный тип лица крылатого льва говорит о том, что группа камней, возможно, предназначалась для дворцовой постройки в Средней Азии.
Все эти камни свидетельствуют о втором, а может быть, и третьем периодах функциональных преобразований комплекса сооружений и, конечно, никакого отношения не имеют к древнему священному комплексу Э-Саггила-Сабаиль, построенному на священной земле трех богов Апсу-Рам-Ана — Апшероне, относящемуся, по-видимому, к последним столетиям владычества халдо-вавилонян, где-то между VII и VI в. до н. э.
Завершая главу, хочется коснуться интересной рабочей гипотезы о древнем названии города Баку.
Среди целого ряда городов Кавказской Албании, упоминаемых Птолемеем, указывается город Албана, который пока никем не был локализован.
Албанское царство имело свою столицу Албану на берегу Каспийского моря и было уничтожено тюрко-татарским нашествием ([99], с. 298, 299).
Ф. Крузе, описывая древнюю Албанию, указывал на «огни», которые выходили из земли ее ([410], с. 25). В 1835 г. в Петербурге начал выходить «Энциклопедический лексикон». В его первом томе была статья об «Албании азиатской, древней». В ней, в частности, отмечалось, что «главный город Албана лежал поблизости нынешнего Баку» ([469], с. 415). Столицей Албании также назывался город Албанополь, о котором упомянуто в связи с тем, что в нем был распят св. Варфоломей ([297], с. 218), который шел от Индии в Армению, крестя народы.
М. Орманиан (бывший константинопольский патриарх), говоря о первых основателях церкви апостолах св. Фаддее и св. Варфоломее, отмечал, что церковь хранит их гробницы, окруженные поклонением в древних святилищах Артаза (Маку) и Албака (Башкала). Название Албанус, которое христианские церкви дают месту, где апостол Варфоломей претерпел муки, сливается с названием Албакус ([328], с. 9, 10).
Приставка «Ал» [«Ал» — название божественного, оберегающего духа азербайджанского и других тюркских народов, символом которого является красный цвет (ред ).] не имеет никакого отношения к арабскому «Аль», которое могло появиться в Закавказье лишь после прихода халифата (VII — VIII вв.), а Баг, Бак, как мы уже указывали, означает Бог.
У дагестанских народов, а вся южная часть Дагестана входила в состав Албании, в фольклоре имеется множество мифических существ женского рода, которые начинаются именно с «ал» — Алпаб, Албаслы, Албасуп, Алмайед и др.
В. М. Котович пишет: « Первая часть этих имен, вероятно, восходит к слову «ал» (дан), передающему у многих кавказских народов понятие «божество», «всемогущий», «всевышний» ([231], с. 9), кроме того, ал — алов на тюркских языках — это пламя, огонь.
Ал-Бак-ус, таким образом, означает священный Баку, божественный Баку или город всемогущих огней. Иными словами, то же самое, что и Атеш-и-Багуан (Атеш-и-Бак-ван) — город божественных огней: Албана — Албанополь — Албака — Албанус — Албакус (Ал-Бак-ус, Атеш-и Бак-ван).
Учитывая, что на южном побережье Апшеронского полуострова существовали три, а может быть, и более древних города-крепости, а из них Албака, Ал-Бак-ус (Атеш-и Багуан) — Баку был главной крепостью, т. е. Башкала (Албака). Иными словами, это была столица Албан-ского царства в период его расцвета.
Наличие в древнем Баку согласно преданиям пяти башенных храмов (беш-гюлля), один из которых (Гыз галасы) сохранился, возведенный согласно нашей гипотезе в X — IX вв. до н. э., а наиболее близкой датой которого мог быть VIII — VII вв. до н. э., говорит о том, что город Албака — Албана был не только столицей государства, но и, что главное, он был религиозным центром Албании и всего маздаизского Ближнего Востока. Это заложено в самом названии, которое несет в себе сокральное начало, — Ал-Бак-ус.
На основании вышеизложенного считаем, что наиболее древней столицей Кавказской Албании был город Албана. На определенных этапах этот город носил следующие названия: Албана, Албанополь, Албанус, Албака (Баш-кала), Ал-Бак-ус, Атеш-и Багуан, Бакван, Баку. Таким образом, древним священным городом божественных огней, стоявшим на берегу Каспия, столицей государства и религиозным центром Кавказской Албании, возведенным на земле «вечных» божественных огней, был город Албана, постепенно переименованный в город Ал-Бак-ус — Баку (карты I, II).
Добавить комментарий