Глава «Архитектура Японии», «Всеобщая история архитектуры. Том 11. Архитектура капиталистических стран XX в.». Автор: Локтев В.И.; под редакцией Иконникова А.В. (ответственный редактор), Хан-Магомедова С.О., Савицкого Ю.Ю., Былинкина Н.П., Яралова Ю.С., Гуляницкого Н.Ф. Москва, Стройиздат, 1973

---

За годы первой мировой войны Япония не только значительно расширила сферы политического влияния в Китае, но и укрепила свое экономическое положение в ряду мировых держав. На этой основе в 1920—1930 гг. начинается активное проникновение японского капитала в азиатские страны, до того находившиеся под контролем западных держав. Уже в 1923 г. национальная промышленность и торговля достигли уровня, позволившего ряду отраслей успешно конкурировать на международном рынке. Однако в области культуры в самой Японии иностранные влияния по-прежнему были сильны и определяли общее направление развития. Среди стран, претендовавших на роль доверенных и авторитетных советников Японии, далеко не последнюю роль играли США.

Развернувшееся после войны строительство промышленных и общественных зданий велось на основе тех же конструктивных и строительных принципов, что и в Америке. В 1923 г. архитекторы С. Ватанабе и Д. Ямасаки строят семиэтажное железобетонное здание Японского промышленного банка, конструктивной основой которого служит железобетонный каркас — приём чрезвычайно распространенный при строительстве небоскребов в США. Сами японцы считают это здание важным шагом на пути к рациональной архитектуре.

Не менее значительным событием явилось показательное строительство здания «Мариуноти Билдинг», осуществлявшееся американскими фирмами. На него для перенятая опыта откомандировали своих специалистов многие японские строительные компании.

Однако, несмотря на то, что спрос на американские архитектурные стандарты был чрезвычайно велик, можно указать случаи, когда влияние извне не носило характера откровенной экспансии. Здание отеля «Империал» в Токио, построенное арх. Ф.Л. Райтом в 1916—1922 гг., многие западные критики считают удачным выражением национальный архитектурной традиции. Райт не ставил перед собой задачи продемонстрировать достоинства стиля, характерного для крупных городов США, но выстроил здание глубоко индивидуальное по своим стилистическим признакам и отвечающее местным художественным вкусам. В противовес американскому увлечению многоэтажным строительством отель «Империал» — низкая постройка, имеющая несколько флигелей, свободно расположенных на разных уровнях, благодаря чему создается богатая игра объемов. Жилые номера размещались в одноэтажных крыльях по обе стороны центрального корпуса, в котором находились ресторан, театр и танцевальный зал (здание перестроено в 1969 г.).

Глубоко индивидуальный стиль Райта был слишком труден для освоения его японскими архитекторами. Влияние творчества Райта заключалось скорее в том, что оно способствовало осознанию необходимости обретения творческой самостоятельности. И все же имели место случаи внешнего подражания. Шин Эндо, работавший над проектом отеля «Империал», пытался в своих последующих работах — академии «Джиу Гакуек» в Токио и гостинице «Кошиен» в Хако — продолжить стилистическую линию, предложенную Райтом. Однако эти и ряд других подобных построек остаются все же примерами эклектического подхода, и архитекторы постепенно утрачивают к ним интерес.

1. Токио. Здание парламента, 1915—1936. гг.

Самым крупным престижным сооружением межвоенного периода принято считать здание парламента в Токио (рис. 1).

Самый факт его возведения без помощи иностранных специалистов свидетельствует о возмужании новой японской архитектуры. Сложные расчеты большепролетных конструкций и все строительные работы выполнялись специалистами Управления правительственных зданий под руководством арх. Окхама. Однако его архитектура, созвучная новым художественным вкусам в период разработки проекта, к моменту окончания строительства успела утратить свою новизну, а ко времени первого заседания парламента в новом здании (в 1936 г.) оно перестало вызывать удивление современников. В этом смысле архитектура парламента не составила исключения из общей традиции выбирать для престижных правительственных построек устоявшиеся стилистические образцы.

Знакомство японской архитектурной общественности с европейским авангардизмом относится к началу 1920-х годов. В 1920 г. шесть молодых архитекторов образовали оппозиционную по отношению к академическому направлению «группу Сецессион». Деятельность этого объединения, выступившего с идеями нового европейского гуманизма и явившегося фактически первым в Японии движением за обновление архитектуры, предопределила последующие этапы ее развития. Одной из наиболее известных работ этой группы было здание телеграфа в Токио, выстроенное в 1926 г. арх. Мамору Ямада. К 1928 г. группа Сецессион распалась под ударами резкой критики другой архитектурной группировки — «Суса», пропагандировавшей идеи функционализма. Успешному распространению этих идей способствовали Токийская выставка 1922 г., а также издание архитектурных журналов «Я вижу все» и «Новая архитектура». С этого времени работы лидеров новой европейской архитектуры Ле Корбюзье, В. Гропиуса, Мис ван дер Роэ становятся объектом всестороннего изучения и подражания, а в программу подготовки национальных кадров входит стажировка архитекторов в проектных ателье крупных западноевропейских мастеров. Ряд молодых японских архитекторов, занявших впоследствии ведущее положение в японской архитектуре (К. Маекава, Дж. Сакакура, М. Ямагути), в течение ряда лет стажировались в мастерских Гропиуса и Ле Корбюзье.

Широкое распространение идей рационалистической архитектуры в Японии в период между двумя мировыми войнами было обусловлено несколькими причинами. Главные из них — бурное развитие промышленности и технический прогресс в строительстве, сознание необходимости модернизировать жизненный уклад, мода на любые новинки культуры и, наконец, насущная потребность обеспечить жильем население, пострадавшее при землетрясении 1923 г.

По масштабу разрушений и количеству жертв это землетрясение было одним из самых значительных в истории Японии. Зона землетрясения охватила территорию многих префектур. Однако самые крупные разрушения были вызваны не столько землетрясением, сколько последовавшими за ним пожарами.

Непосредственно подземными толчками было разрушено 14 651 здание, в то время как пожары полностью уничтожили 291 320 зданий. Человеческие жертвы исчислялись сотнями тысяч.

Катастрофа убедила многих в необходимости критического восприятия западных строительных традиций и выработки приемов, отвечающих специфическим условиям Японии.

Одним из первых градостроительных мероприятий, осуществленных после землетрясения, было строительство нового комплекса правительственных зданий на территории, примыкающей к зданию парламента. Идея строительства комплекса была выдвинута еще в 1886 г. и частично осуществлена по проектам архитекторов Л. Окидера, Г. Эндо и др. Однако землетрясение 1923 г. почти полностью разрушило первые кирпичные здания, и министерства временно разместили в наскоро выстроенных бараках. Начало второго этапа строительства относится к началу 30-х гг. В 1931 г. по проекту арх. Симидзу Гуми, представителя третьего поколения знаменитой династии японских архитекторов Симидзу, было закончено здание Токийского городского совета. В его архитектуре заметно влияние так называемой Чикагской школы (см. ВИА, т. 10, гл. XIII. Архитектура США). С этого момента в строительстве крупных общественных зданий почти повсеместно применяются железобетонные конструкции. Несколько позднее (в 1933 г.) были выстроены шестиэтажные здания Министерства образования и городского суда.

В этот период активизируется градостроительная деятельность. Сразу же после землетрясения правительство создает Министерство реконструкции и одновременно предлагает ряду архитекторов разработать новый план Токио.

К 1932 г. население Токио вместе с присоединенными к нему 82 пригородными районами достигло 5 млн. человек. Важнейшей задачей реконструкции столицы стало упорядочение застройки и внедрение системы функционального зонирования. Аналогичные планы реконструкции были разработаны в 1923—1925 гг. и для городов с полумиллионным населением — Киото, Осака, Иокогама, Кобэ и Нагоя. Однако большая часть запланированного осталась неосуществленной. После реконструкции главных улиц с целью приспособления их к автомобильному движению и устройства в городах зеленых зон работы по реконструкции фактически были прекращены из-за сопротивления со стороны домовладельцев, а также отсутствия необходимого опыта. Не прекращались только восстановительные работы, включающие расчистку трущобных районов и строительство отдельных многоквартирных домов со сравнительно низкой квартирной платой. Но и это начинание не было доведено до конца из-за финансовых затруднений, вызванных увеличением военных расходов.

Фактически история строительства многоквартирных домов, а также новых для Японии зданий общественного обслуживания населения начинается с конца 20-х годов. В первой половине 30-х годов Министерство жилищного строительства выстроило 35 общежитий, в которых были предусмотрены библиотеки, рестораны, ванные помещения и комнаты для собраний. Однако и государственные общежития, и выстроенные на частные средства были рассчитаны главным образом на средние и состоятельные слои населения.

2. Осака. Здание электротехнической лаборатории, 1931 г.

По стилю большинство выстроенных в конце 30-х годов зданий культурно-бытового и коммунального назначения близко к европейскому функционализму. Новые рынки, рестораны, родильные дома, детские сады, отделения связи, телефонные станции и железнодорожные вокзалы имели ясный, рациональный план и нарочито лаконичную объёмно-пространственную композицию. К лучшим произведениям этого периода могут быть отнесены электротехническая лаборатория в Осака (рис. 2), гольфклуб (арх. А. Раймонд) и Дентал-колледж в Токио (арх. М. Ямагути).

В 1934 г. в Японии было более 25 тыс. начальных школ с общим числом учащихся около 11 млн. человек, что составляло 99% детей школьного возраста. Вместе с тем далеко не все школьные здания отвечали современным европейским стандартам. Новые школы, выстроенные в современном стиле, представляют значительные по своим размерам многоэтажные здания с расширенным набором учебных помещений, спортивными площадками и бассейнами. Таковы школы, построенные в начале 30-х годов Токийским муниципальным управлением. В эти же годы были построены крупные больничные и санаторные комплексы. Наиболее известные из них — онкологический институт (арх. С. Игида), Токийский муниципальный госпиталь и санитарно-эпидемиологический санаторий в Осака — также выстроены в стиле функционализма.

Знаменательно, что в Японии архитектура рационализма была воспринята даже в консервативных кругах менее враждебно, чем в европейских странах. По-видимому, этому способствовала внутренняя близость нового направления традициям рационализма в древнем зодчестве, на которых в течение многих веков воспитывались строители и заказчики Японии.

В период между двумя мировыми войнами в новом стиле работали несколько крупных архитекторов. Среди созданного в эти годы широкой известностью пользовались постройки Антонина Раймонда, американского архитектора, приехавшего в Японию вместе с Ф.Л. Райтом для проектирования отеля «Империал» в Токио.

А. Раймонд, чех по происхождению, в 20-летнем возрасте уехал в Америку, где получил серьезную профессиональную подготовку, работая в проектных конторах и на строительстве. Знакомство с Ф.Л. Райтом и пребывание в школе «Тейлизин» имело решающее значение для судьбы А. Раймонда. Из школы «Тейлизин» А. Раймонд вышел сложившимся мастером и в дальнейшем целиком связал свое творчество с развитием новой японской архитектуры.

Первой крупной работой Раймонда в Японии был госпиталь св. Луки в Токио (1928). В архитектуре госпиталя можно заметить следы влияния О. Перре. Среди других его работ 20-х годов — несколько школ, женский колледж, собственный городской дом (первая постройка в Японии, в которой необработанная поверхность железобетона используется в качестве одного из средств художественной выразительности). Самый большой успех имела его собственная загородная вилла в Каруидзава (1933) с односкатной крышей из тростника и деревянными конструкциями.

А. Раймонд один из первых обратил внимание на связь между принципами новой архитектуры и опытом традиционного японского зодчества.

Среди первых построек национальных архитекторов, воплотивших новые идеи, выделяются здания центральных почтамтов в Токио (1934) и Осака (1939), выстроенные по проектам Т. Иосида и М. Ямада. Иосида, кроме того, известен как автор многочисленных трудов, посвященных древнему японскому зодчеству. В целом работы этих архитекторов свидетельствуют об определенных успехах в освоении европейской манеры. Но если говорить о принципиальных и убежденных функционалистах этих лет, следует назвать другие имена и прежде всего Кунио Маекава. После возвращения из Франции, где он работал в мастерской Ле Корбюзье, Маекава совместно с Раймондом активно выступил в качестве пропагандиста эстетики железобетонных конструкций и функционального плана. В 1937 г. он возглавил группу молодых архитекторов и критиков, поставивших своей целью распространение и внедрение в архитектурную практику идей новой европейской архитектуры. Ранние постройки Маекавы хорошо иллюстрировали пропагандируемые им идеи. Однако самые крупные работы этого мастера были созданы после второй мировой войны.

3. Париж. Японский павильон на Всемирной выставке, 1937 г. Арх. Д. Сакакура. Фрагмент

Не менее значительная фигура предвоенных лет — Д. Сакакура, также стажер мастерской Ле Корбюзье с 1929 по 1937 г. Выстроенный по его проекту Японский павильон на Всемирной выставке 1937 г. в Париже (рис. 3) был признан европейской архитектурной критикой достойным соперником работ европейских лидеров. В этой постройке Сакакура удачно сочетает приёмы новой, интернациональной архитектуры (металлическая каркасная конструкция, свободный нижний этаж, выносные лестницы) с типично национальным ощущением пространства, восходящим к легкой, открытой архитектуре японского чайного домика.

В конце 20-х — начале 30-х годов новые идеи были с энтузиазмом восприняты молодыми японскими архитекторами, творчество которых в последующие годы определило направление развития японской архитектуры. Среди них, помимо Сакакуры и Маекавы, выделяются Сутеми Хоригути и Иосиро Тонигути, чьи работы явились связующим звеном между довоенными и послевоенными поисками самостоятельных путей новой японской архитектуры. Теоретические работы Маекавы удачно дополнили публицистическую деятельность С. Хоригути, пропагандировавшего идеи Баухауза и голландской группы «Де Стиль».

В подготовке национальных кадров большое значение имела преподавательская деятельность профессора Токийского университета Куниу Имаи. После возвращения из Европы, где он изучал работы европейских функционалистов, им были опубликованы многочисленные статьи и отчеты, заставившие даже убежденных консерваторов пересмотреть свое отношение к новой архитектуре.

Уже со второй половины 30-х годов из-за увеличения военных расходов значительно сократились капиталовложения в строительство, что неизбежно привело к спаду творческой активности архитекторов. Ко времени вступления Японии в войну с Китаем в стране почти совсем приостановилось гражданское строительство.

Вторая мировая война, в которой Япония выступала на стороне фашистской коалиции, принесла стране неисчислимые бедствия. Апофеозом национальной катастрофы явились взрывы атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки, в результате которых погибла большая часть населения этих городов и были разрушены почти все постройки.

Капитуляция была воспринята японцами не только как военное поражение, но и как крах прежних политических, культурных и моральных идеалов. В этих условиях дальнейшее движение архитектуры не могло быть продолжением опыта предшествующих лет.

Первые реформы имели целью модернизацию общественных институтов по западным образцам, чему способствовало особенно активное воздействие американцев на политическую жизнь Японии. В период с 1945 по 1948 г. в стране была осуществлена широкая реорганизация государственного аппарата и экономики. Отказ императора от версии о божественном происхождении, аграрная реформа, устранившая остатки феодальных отношений, реставрация парламентаризма, эмансипация женщин и т. д. — все эти мероприятия способствовали активизации общественной жизни.

После подписания в 1951 г. мирного договора и двухстороннего пакта между Японией и США правительство Японии получило известную самостоятельность в проведении экономической политики. Осуществление курса интенсивной индустриализации фактически сводило на нет экономические ограничения, закрепленные послевоенной конституцией. Принятая правительством программа развития страны преследовала националистические цели, не совпадающие с задачами последовательной демократизации.

Экономическая структура страны, подчиненная требованиям максимального производства на экспорт, поощряла финансовую и промышленную деятельность. В свою очередь, промышленно-финансовый «бум» привел к резкому увеличению масштаба строительных работ в стране. В этих условиях для удовлетворения новых запросов архитектурного опыта прежних лет оказалось недостаточно.

В первые послевоенные годы число неосуществленных проектов значительно превышало количество строящихся сооружений. В ряде городов проводились конкурсы проектов общественных зданий, открывшие ряд новых имен. И в дальнейшем преимущественное строительство общественных зданий становится важной особенностью японской архитектуры. Несмотря на острую нехватку жилья, основные капиталовложения приходятся на городские муниципальные залы, культурные и спортивные центры, зрелищные сооружения, а также библиотеки, школы и больницы.

В результате деятельности созданного в 1955 г. Общества недвижимого имущества в течение одного года было построено лишь 43 тыс. квартир, в то время как для обеспечения всего населения необходимо было построить около 2,5 млн. квартир. Жилищная проблема оказалась одной из наиболее острых в послевоенной Японии.

Незначительный по сравнению с другими странами объём строительства многоквартирных домов современного типа объяснялся не только социальными причинами, но и консерватизмом японского быта. Бросающаяся европейцам в глаза двойственность японского образа жизни, в котором средневековые бытовые традиции уживаются с современной технологией и организацией труда, ставит перед архитектором ряд особых требований.

Проблема современного жилого дома до сих пор остается наиболее спорной и сложной для японских архитекторов. Одни стоят за перенесение на почву Японии европейского или американского индивидуального жилого дома типа вилл Ле Корбюзье, Р. Нейтра, Ф.Л. Райта; другие — за частичную модернизацию традиционного японского дома; третьи пытаются синтезировать оба типа; четвертые отдают предпочтение многоквартирным домам.

Первые многоэтажные дома 50-х годов по сути дела представляли собой механическую группировку квартир без попыток изменения структуры традиционного дома.

Позднее были найдены более удачные варианты планировки многоквартирных домов, в которых лучшие национальные традиции уживались с западными представлениями о комфорте. К числу таких зданий могут быть отнесены многоквартирные жилые дома, построенные в 1958 г. в Токио по проекту Кунио Маекавы.

После принятия в 1947 г. закона об обязательном десятилетнем обучении начинается повсеместное строительство школ. Как правило, это трехэтажные железобетонные здания, возведенные по индивидуальным проектам, с широким набором помещений для всестороннего развития детей (спортивные и актовые залы, музыкальные классы, библиотеки, мастерские и т. д.).

В первые годы их часто использовали и как общественные центры. Самая крупная фигура в школьном строительстве Хироси Ойе. Ему же принадлежат проекты группы зданий из железобетона для университета Хосей в Токио.

4. Токио. Больница Министерства общественного здравоохранения, 1953 г. Арх. М. Ямада. Общий вид, план

Другое направление государственного и муниципального строительства было связано с осуществлением программы медицинского обслуживания населения. После войны здравоохранение перестало быть частным делом и подверглось реорганизации по американским стандартам. Одной из самых крупных новостроек этой программы была больница Министерства общественного здравоохранения в Токио, спроектированная в 1953 г. Мамору Ямада (рис. 4). В своем проекте Ямада предусмотрел возможность значительного расширения и модернизации больницы в будущем.

Несмотря на то что социальное и коммунальное строительство в Японии не знало жестких норм типового проектирования, большинство зданий этого типа в лучшем случае являло собой добросовестные копии не всегда удачных западных образцов. Самобытный вклад послевоенной японской архитектуры в мировую практику связан с «открытием современности» традиционного национального зодчества.

После того как было установлено, что древние представления о функциональном, орнаментальном и символическом значении архитектуры точно совпадают с практическими, эстетическими и психологическими функциями современной архитектуры, японские архитекторы совершенно избавились от сковывающего фантазию сознания собственной неполноценности.

Можно предположить, что идущая из средневековья традиция воплощения в архитектуре отвлеченных идей и философских систем (из исторических источников известно, что многие средневековые строители были одновременно философами) сделала для японцев менее болезненным привыкание к новым формам, поскольку в них почти всегда узнавались безоговорочно принятые идеалы европейской культуры. Одновременно было обнаружено поразительное сходство важнейших требований обеих архитектур: и для той, и для другой характерны органическая взаимосвязь с природой, конструктивность замысла и модульность конструкций, гибкость плана и рациональность деталей, сборный характер строительства и лаконизм средств художественной выразительности.

Новые художественные идеи получили свое воплощение главным образом в общественных зданиях, созданных крупнейшими национальными мастерами — Д. Сакакура, К. Маекава и К. Танге.

Быстрое развитие новой японской архитектуры берет свое начало с мемориального центра Мира в Хиросиме (1949—1956), выстроенного по проекту К. Танге. С этого момента его творчество становится основным ориентиром, по которому прослеживается путь новой японской архитектуры.

К. Танге родился в 1913 г. в г. Имабари провинции Осака, получил начальное образование в художественной школе в Хиросиме и специальное архитектурное образование в Токийском университете.

В 1938 г. за дипломный проект ему присуждают премию арх. Тацуне. По окончании университета Танге ведёт проектную деятельность в архитектурном бюро Кунио Маекавы, а с 1942 г. одновременно читает курс архитектуры в том же университете. В последующие годы совместно с К. Маекавой Танге создаёт первое в послевоенной Японии архитектурное объединение — «Японский Веркбунд». Самостоятельную архитектурную практику Танге начинает в 37 лет — в возрасте, в котором ещё не утрачено стремление к рискованным экспериментам, и достаточно зрелом для того, чтобы внушить к ним уважение.

В стремительно эволюционирующем творчестве этого мастера можно выделить ряд периодов, соответствующих основным этапам развития всей послевоенной японской архитектуры.

В ранний период, к которому относятся здания Токийского городского зала, собственный дом, Мемориальный центр Мира, заметно стремление возродить и переосмыслить композиционные и конструктивные приемы традиционного зодчества. Для последующего развития японской архитектуры эти эксперименты оказались чрезвычайно плодотворными. Именно в эти годы была найдена та «золотоносная жила», разработка которой принесла японской архитектуре мировое признание.

5. Хиросима. Мемориальный центр Мира, 1949—1956 гг. Арх. К. Танге. Памятник жертвам бомбардировки и музей

В Мемориальном центре Мира (рис. 5) Танге находит строго рациональное воплощение идеи, не укладывающейся в рамки обычного утилитарного подхода. Архитектура с необыкновенным тактом выражает идею увековечения памяти об общечеловеческой катастрофе. Нигде нет даже намека на аффектацию или неуместную в данном случае патетику. Создание этого ансамбля принесло К. Танге мировую известность.

Новая теоретическая концепция, провозглашенная К. Танге в начале 50-х годов, была с энтузиазмом воспринята многими молодыми архитекторами Японии и имела своим следствием создание творческого объединения, получившего название «Кензо Танге и товарищи». Непродолжительные увлечения модными произведениями европейских и американских кумиров расширили диапазон художественных средств К. Танге, но одновременно свидетельствовали о неуверенности в собственных позициях. В стилистическом плане работы этих лет — детская библиотека в Хиросиме (1951), центр собраний в Эхиме (1953) и др. — не оставляют впечатления единства, хотя присущий их архитектуре национальный колорит, проявляющийся и в тщательной проработке деталей, и в подчеркнутой общности внутреннего и внешнего пространства, позволяет без труда отличать работы Танге от произведений западных мастеров.

50-е годы — начало так называемой пластической фазы творчества К. Танге. Три столпа нового направления — К. Танге, К. Маекава и Д. Сакакура — в этот период испытали на себе сильное влияние концепции «нового пластицизма» Ле Корбюзье. Однако глубокое изучение национальной архитектурной традиции и широкое понимание современности позволили им найти свою манеру, в основу которой были положены идеи так называемого необрутализма. В этой связи концепция функционализма была дополнена требованием монументальности, силы, мужественности, обязательных атрибутов древней японской народной традиции.

6. Токио. Центр искусств Согетсу, 1957 г. Арх. К. Танге
7. Сидзуока. Городской зал, 1958 г. Арх. К. Танге
8. Окаяма. Городской зал Курасики, 1960 г. Арх. К. Танге. Общий вид, интерьер, разрез
9. Такаматсу. Дворец спорта Кагава, 1958 г. Арх. К. Танге. Общий вид, фасад, разрез
10. Токио. Кафедральный собор св. Марии, 1964 г. Арх. К. Танге. Общий вид, план

Новая пластическая концепция получила яркое выражение в таких постройках, как муниципалитет Курайоси в префектуре Тотора (1956), центр искусств Согетсу в Токио (1957; рис. 6), муниципалитет префектуры Кагава в Такаматсу (1958), зал собраний в Сидзуока (1958; рис. 7), зал собраний в Имабари (1958) — произведениях, исполненных силы и достоинства и вызывающих ощущение героического масштаба, несмотря на их сравнительно небольшие размеры.

В конце 50-х годов в творчестве Танге наметился решительный поворот к скульптурной выразительности и символизму архитектурных образов. Эти тенденции получили отражение в архитектуре городского зала Курасики в префектуре Окаяма (1960; рис. 8), дворца спорта префектуры Кагава в Такаматсу (1958; рис. 9) и кафедрального собора св. Марии в Токио (1964; рис. 10). Не менее интересны с точки зрения рационального раскрытия замысла — административное здание Дентсу в Осака и комплекс Курайоси. В этих постройках новые стилистические симпатии еще не оформились в устойчивые архитектурные стереотипы.

В 60-х годах К. Танге увлеченно работает над градостроительными проектами и находит единомышленников в лице молодых архитекторов, выступивших с концепцией метаболизма. Это стремление найти теоретические позиции, приемлемые для всех, дало японской архитектуре ряд интересных идей. В частности, одним из первых крупных достижений послевоенной японской архитектуры была разработка стоечно-балочной железобетонной системы, совмещающей в себе древнюю строительную традицию сборного дома с пластическими идеями необрутализма (кстати, такая система применялась и в ряде других стран, в частности в Италии, Франции и США). В то же время, несмотря на общность взглядов известных мастеров послевоенной Японии — Д. Сакакура, К. Маекава, К. Танге, Т. Сато, С. Отани, Фумихико Маки и др.,— их постройки не кажутся однообразными.

11. Камакура. Музей нового искусства, 1951 г. Арх. Д. Сакакура. Фрагмент

Уже первое послевоенное произведение Д. Сакакуры — музей нового искусства в Камакура (1951; рис. 11) — свидетельствует о самобытности дарования этого мастера. В 1959 г. Сакакура участвовал в строительстве музея западного искусства по проекту Ле Корбюзье в парке Уено в Токио, и с этого момента стал убежденным сторонником его новой пластики. Как и К. Танге, Сакакура стремится совместить новые идеи с традиционной стоечно-балочной конструкцией, однако в его работах больше, чем в работах других японских мастеров, заметно влияние стилистической манеры Ле Корбюзье.

В конце 50-х — начале 60-х годов по проектам Д. Сакакуры были выстроены многие крупные общественные здания и в том числе муниципалитеты в Хадзиме (1958), Курэ (1962) и Хираока (1964), архитектура которых — пример последовательной разработки пластической концепции необрутализма. Широко известны также выстроенные им научно-исследовательский центр шелкопрядения в Иокогаме (1959), универсальный магазин в Токио, торговый центр Такасимая (1964) и административное здание префектуры Канагава (1966).

12. Иокогама. Библиотека и концертный зал Канагава, 1954 г. Арх. К. Маекава. Интерьер, план

Третьим лидером новой японской архитектуры сами японцы считают Кунио Маекаву. Среди его послевоенных работ выделяются комплекс концертного зала с библиотекой в Иокогаме (1954; рис. 12), признанный классическим образцом новой архитектуры, центр культуры в Фукусима (1958), общественный центр Сетагайя (1959) и здание университета Гакусин в Токио (1961), павильон Японии на Всемирной выставке в Брюсселе (1958), а также ряд крупных жилых и конторских зданий. По сравнению с другими японскими архитекторами творчество Маекавы кажется более стабильным благодаря его строгой приверженности одной теоретической концепции (функционализму). Высокое профессиональное мастерство Маекавы и бескомпромиссность снискали ему уважение даже среди авангардистских кругов второго послевоенного поколения японских архитекторов, воспринявших самые последние идеи западной архитектуры.

Как и прежде, в послевоенные годы в подготовке национальных кадров вновь практикуется стажировка за границей. Иосида Такамаса три года стажировался в мастерской Ле Корбюзье, Иосинобу Асихара — в Йельском и Гарвардском университетах, а затем у Марселя Брейера, Фумихико Маки — в американской академии Кранбрук и в конторе фирмы «Скидмор-Оуингс-Меррилл».

13. Сиба. Здание Мемориальной аудитории университета, 1964 г. Арх. Ф. Маки. Общий вид, план, разрез, интерьер

По проекту Фумихико Маки в начале 60-х годов выстроено здание Мемориальной аудитории университета в Сиба (рис. 13). Архитектура аудитории в одинаковой мере экстравагантна и строга. Ф. Маки добивается значительности образа, используя ассоциации с монументальными формами гробниц. Вместе с тем эта своеобразная дань символизму нисколько не повредила чистоте функционального решения. В последующие годы интерес к символической трактовке архитектурного образа заметно усиливается в связи с проникновением в Японию идей так называемой «скульптурной архитектуры».

Несмотря на то что главными объектами стилистических поисков оставались жилые и общественные здания, в целом развитие японской архитектуры нельзя представить себе вне связи с промышленным строительством. Большинство промышленных сооружений, выстроенных в Японии до 20-х годов, может быть отнесено к тому стихийно сложившемуся техническому «стилю», естественные художественные достоинства которого были открыты в Европе пионерами функционалистской архитектуры. Фабрики и заводы, возведенные в период первой индустриализации страны, — типичные образцы инженерно-строительного решения.

Однако уже в 20—30-е годы проектирование промышленных объектов начинает все чаще и чаще рассматриваться как архитектурно-художественная задача. Японская промышленная архитектура этого периода уже не лишена характерных признаков стиля «Эспри Нуво». Интересно отметить, что привнесение художественного элемента и забота о стилистической строгости в этом случае имели иной смысл, чем эстетизация чистой техники в работах Ле Корбюзье, В. Гропиуса и др.

В первые годы после второй мировой войны лучшие архитектурные силы страны работают в гражданском строительстве. Промышленное строительство, для многих ассоциирующееся с милитаристским прошлым и гонкой вооружения, оказывается за пределами новых художественных поисков. В то же время осуществление программы быстрого экономического возрождения страны требовало увеличения числа специалистов и в этой области. В сложившейся ситуации недостаток архитектурных кадров был восполнен за счет инженеров. Композиции промышленных зданий этих лет продиктованы исключительно технологией и экономикой.

В последующее десятилетие идеи возрождения национальной культуры и сознание близости традиционного зодчества современным принципам приводят к мысли о правомерности художественного подхода в сфере промышленного строительства.

Вместе с тем отдельные попытки стилистического осмысления промышленных форм в этот период еще не определяют общей направленности массового строительства. Многочисленные промышленные здания и сооружения 50-х годов представляют собой добросовестно выполненные копии построек Мис ван дер Роэ, Э. Сааринена, А. Аалто и других архитектурных лидеров тех лет. Особенно заметно здесь влияние американской промышленной архитектуры с типичным для нее широким применением металлических конструкций. Конец 50-х годов можно считать началом более самостоятельной фазы развития японской промышленной архитектуры. Каркасная конструктивная схема, художественная трактовка конструктивных деталей, объединение внешнего и внутреннего пространства, лаконизм средств архитектурной выразительности — эти и другие особенности национального зодчества появляются и в промышленных зданиях. Типография в Хара (арх. К. Танге, 1957) — типичная постройка этого периода.

С распространением концепции необрутализма особое значение начинает приобретать проблема образности промышленных объектов. Новые тенденции получают отражение в здании гидростанции Маруяма на р. Кансай и станции по фильтрации воды Отсу Иокагасаки.

Особенно близкой национальным традициям и легко применимой в промышленной архитектуре оказалась концепция структурализма. Здания и сооружения, в основу которых была положена идея унифицированной пространственной структуры, хорошо отвечали требованиям технологии и одновременно продолжали национальную традицию многоцелевого использования внутреннего пространства. Удачные постройки этого типа — промышленное здание № 2 компании «Хихон Веленс» в префектуре Сида и второе здание типографии «Харама Хага», выстроенное по проекту К. Танге в 1961 г.

Однако самое длительное и плодотворное влияние на промышленную архитектуру имели идеи и эстетические принципы промышленного дизайна. Международная конференция дизайнеров, состоявшаяся в 1960 г. в Токио, еще более укрепила авторитет этого движения в Японии. Концепция промышленного дизайна открыла реальную возможность совмещения в промышленных сооружениях художественного и инженерного замыслов. Новые идеи с не меньшим успехом были применены не только в промышленном, но и в гражданском строительстве (здания железнодорожных вокзалов, транспортные и другие сооружения). Серия вокзалов новой линии Токио—Осака—Киото — одно из удачных произведений промышленного дизайна. Их отличает простота форм, технологическая ясность, единство конструктивного замысла и зрительных впечатлений. В этих сооружениях инженерное и технологическое оборудование становится одним из важнейших факторов, определяющих архитектурное впечатление.

Таким образом, послевоенная промышленная архитектура Японии в стилистическом плане остается неоднородным явлением, что, по-видимому, свидетельствует о незаконченности процесса ее самоопределения.

Совершенно новым для Японии архитектурным жанром стало строительство скоростных международных магистралей и городских путепроводов, широко развернувшееся в связи с подготовкой к Олимпийским играм 1965 г. Оставаясь в своей основе инженерными сооружениями, они вместе с тем значительно изменили облик многих японских городов.

Олимпийские игры 1965 г. в Токио были не только самым крупным спортивным событием, но и в известном смысле международным смотром зрелости национальной архитектурной школы. Строительство Олимпийского комплекса, рассчитанного на участие в играх 8 тыс. спортсменов и приезд сотен тысяч иностранных туристов, приняло характер общегосударственного мероприятия. По архитектурно-планировочному замыслу многочисленные спортивные сооружения были сгруппированы в несколько комплексов и равномерно размещены по территории города с целью сосредоточения транспортных потоков.

14. Токио. Комплекс национальных спортивных залов Иойоги, 1964 г. Арх. К. Танге, конструктор И. Цубои. Фото с макета, план. Плавательный бассейн

Самые большие крытые олимпийские сооружения — национальные спортивные залы Иойоги — были выстроены по проекту К. Танге и конструктора И. Цубои. Ансамбль Иойоги (рис. 14) — одно из лучших произведений новой японской архитектуры; его зал — образец синтеза архитектурных и конструктивных идей. Положенная в основу этого проекта идея большепролетного вантового моста не случайна. Танге считает, что большепролетные вантовые конструкции во многом определяют направление развития современной архитектуры. Динамичные и пластичные формы залов, заимствованные из мира органической природы, естественно передают работу вантовых и железобетонных конструкций.

Вместе с тем выбор архитектурной композиции соответствовал принципиальному положению Танге о необходимости раскрыть здание вовне не только физически, но и психологически. В данном случае цельные формы природы в руках крупного мастера оказались не менее функциональными и технологически гибкими, чем легко расчленяемая обычная каркасная система. Новый для японской архитектуры прием динамического развертывания формы не снижает впечатления монументальности, одинаково сильного при восприятии и наружных объемов, и интерьера.

Другой спортивный комплекс в парке Камадзава, включающий футбольный стадион, зал для игр с мячом, бассейн и вышку — эмблему олимпиады, был возведен молодыми архитекторами Мосахико Мурата и Иосинобу Асихара.

В архитектуре зала для игр с мячом — одного из значительных сооружений комплекса — особенно заметна связь с традиционным японским зодчеством. Так же откровенна дань традиционности в архитектуре 30-метровой башни — эмблемы, представляющей современную вариацию на тему композиции пагоды. В здании главного стадиона обращает на себя внимание оригинальное решение проблемы эвакуации зрителей, при котором тривиальная технологическая схема превращается в яркий художественный прием. Многоярусные эстакады по наружному периметру чаши стадиона, заполненные движущимися зрителями, оказались не менее выразительным зрелищем, чем интерьер стадиона во время соревнований.

Строительство Олимпийского комплекса имело важные последствия для японской архитектуры. Выстроенные сооружения не только демонстрировали успехи в разработке нового стиля, но одновременно предсказывали пути и характер дальнейшего развития.

В частности, строительство уникальных и престижных сооружений способствовало проявлению тенденции, близкой к скульптурному символизму. В этой связи можно сослаться на архитектуру гимнастического зала Кагава в Такаматсу (арх. К. Танге), имитирующего морскую барку, здание Мемориальной аудитории университета Сиба (арх. Хумихико Маки) издания Центра университетских встреч (арх. Такамаса Ёсидзака). В этих постройках можно увидеть попытки возрождения традиционного символического понимания формы и пространства, отличающего лучшие образцы древней японской архитектуры и садового искусства.

15. Токио. Фестивальный зал в Иено-парке, 1960 г. Арх. К. Маекава

Скульптурный подход к композиции чувствуется и в здании Фестивального зала в Токио, выстроенном по проекту К. Маекавы (1960; рис. 15). Правда, здесь более уместно сравнение с барельефом, чем с полномерной скульптурой. Разнообразные по величине и назначению помещения вкомпонованы в горизонтальную прямоугольную раму, приподнятую над землей на столбах. Над рамой довольно свободно возвышаются объемы залов. И в крупных, и в мелких формах нет той брутальности и нарочитой утяжелённости, которую так охотно и умело подчеркивали многие современники Маекавы. Возможно, что эта особенность в данном случае продиктована местоположением постройки в парке.

Другим поводом для распространения новых художественных идей явилось послевоенное строительство культовых зданий. Проектирование храмов в новых формах берет свое начало с довоенных построек Антонина Раймонда. Однако в послевоенные два десятилетия, вплоть до конца 50-х годов, национальное духовенство избегало приглашать архитекторов современного направления.

16. Сидзуока. Пристройка культового зала к храму Дайсеки-дзи, 1964 г. Арх. К. Иоконами. Фрагмент фасада, интерьер
17. Табуза. Префектура Ямагучи. Религиозный центр Котаи Дзингу, 1965 г. Архитекторы С. Отани и Т. Оки. Общий вид, фасад, план, разрез

Среди культовых сооружений последнего времени наиболее известны главный культовый зал с двояковыпуклой крышей, добавленный к старому храму Дайсеки-дзи в префектуре Сидзуока (1964, арх. К. Иоконами; рис. 16), сокровищница Большого храма Идзумо (арх. Кийонори Кикутаке), религиозный центр секты Тенсо Котаи Дзингу в Табузе (1965, архитекторы Сатио Отани и Танко Оки; рис. 17) и кафедральный собор св. Марии в Токио (1964, арх. К. Танге).

Последнее сооружение — один из немногих в Японии примеров строительства католического храма. В его архитектуре, по-видимому, сознательно устранены все стилистические признаки, которые обычно связывают с новой японской архитектурой. И все же национальная принадлежность этого здания не вызывает сомнения.

Культовая тематика явилась для архитекторов нового направления удобным поводом для разработки идей пластического символизма и отбора форм, ассоциативно выражающих специфику национального мировосприятия.

Конец 50-х и 60-е годы характеризуют увеличение интереса к градостроительным проблемам. Беспрецедентные для Японии по своему размаху строительные работы, связанные с подготовкой к Олимпийским играм, включавшие ряд перепланировок города, доказали целесообразность совместного решения архитектурных и градостроительных проблем. В предыдущие периоды крупные градостроительные проекты, затрагивающие интересы частного капитала, в большинстве случаев оставались неосуществленными. Такая участь, в частности, постигла все проекты реконструкции Токио.

Но уже в 50-е годы процесс монополизации экономики, сопровождавшийся притоком разорившегося сельского населения в города, потребности развивающегося транспорта и дальнейшая модернизация образа жизни поставили перед японскими градостроителями проблемы, аналогичные европейским и американским. Вместе с тем положение в японском градостроительстве было намного хуже из-за отсутствия квалифицированных кадров и необходимого опыта.

Тенденция беспорядочного разрастания городов обозначилась сразу же после войны, однако попытки плановой реконструкции были предприняты только в начале 60-х годов. И все же деятельность образованного после 1945 г. Министерства реконструкции оказалась малоплодотворной, поскольку неотложность и масштаб стоявших перед ним задач не соответствовали его реальным возможностям.

В 1955 г. был создан Национальный департамент жилищного строительства, в функции которого входило проведение единой градостроительной политики. По его инициативе было начато строительство новых кварталов, разработаны соответствующие нормы. Однако осуществление программы жилищного строительства не предусматривало охвата всего нуждающегося в жилье населения.

В дальнейшем градостроительные работы велись в двух направлениях: создание крупных жилых районов и строительство городов-спутников. Из осуществленных проектов следует упомянуть в первую очередь реконструкцию Нагойа и Хиросимы, а также строительство жилых районов Юригаока, Хигашитойонака и Токора- зава в Токио.

В 1955 г. по инициативе Комитета по перепланировке Токио был разработан проект, предусматривавший создание городов-спутников в радиусе 120 км. Среди них — города Кокивадайра и Тамадайра.

Одновременно с официальной градостроительной линией к 1960 г. намечается новое направление урбанизма, которое в первое время проявляет себя главным образом в теоретическом и даже философском плане. Новые идеи были впервые изложены в 1960 г. в Токио на Международном конгрессе архитекторов-проектировщиков. В самой Японии радикальные и даже утопические предложения сторонников этих идей были восприняты более чем сдержанно. Однако в дальнейшем интерес к ним увеличивался из года в год.

В архитектурных кругах выступление Кензо Танге и группы молодых архитекторов на этом конгрессе было расценено как декларация независимого курса японской архитектуры. Конкурс 1960 г. на проект реконструкции Токио открыл новые имена талантливых архитекторов, объединившихся на базе концепции архитектурного метаболизма. Содержание понятия «метаболизм» применительно к градостроительству, по мнению сторонников этой концепции, заключается в требовании рассматривать человеческое общество как циклически развивающийся в пространстве и во времени органический процесс.

В группу метаболистов первоначально вошли К. Кикутаке, Н. Куракава, Ф. Маки, М. Отака и Н. Кувазое.

К. Кикутаке, Ф. Маки и М. Отака — представители молодого поколения японских архитекторов. Тем не менее их экстравагантные проекты привлекли внимание специалистов еще до выставки в Токио, на которой выступили Н. Куракава и А. Исодзаке. Позднее, когда в 1964 г. к группе присоединились К. Танге и А. Исодзаке, новое объединение получило название группы «Семи метаболистов».

18. Проект реконструкции Токио. 1960 г. Арх. К. Танге. План развития центра на территории Токийского залива, фрагмент нового центра (макет)

Важным поводом для сближения Танге с метаболистами явился его проект реконструкции Токио, опубликованный в 1961 г. под названием «План Токио 1960 г. — в направлении к реконструкции структуры» (рис. 18). В основу проекта положена идея трансформации существующей радиально-кольцевой структуры города в структуру, обеспечивающую свободное развитие функциональных зон на поверхности Токийского залива. Однако значение этого проекта не исчерпывается смелым и красивым решением конкретной градостроительной задачи. План Токио, как и работы других метаболистов, ознаменовал наступление нового этапа в развитии японской архитектуры.

С этого момента концепция метаболизма становится знаменем архитектурного авангарда.

19. Проект новой градостроительной единицы-кластера, 1960 г. Арх. А. Исодзаки. Общий вид кластеров среди старой застройки (макет)

Почти во всех проектах метаболистов в качестве градостроительной единицы предлагается так называемыей «кластер» (рис. 19), представляющий собой, по замыслу авторов, специфически архитектурную форму «человеческой ассоциации», отвечающую современному образу жизни. В градостроительном контексте кластер должен заменить общеизвестные, но недостаточные на сегодня, с точки зрения их современного содержания, понятия дома, улицы, городского района.

Важнейшей особенностью кластеров является их приспособленность к росту в пространстве, что согласуется с метаболическим определением самого города. По своим размерам кластеры значительно превосходят все до сих пор известные архитектурные сооружения. Таковы проекты кластеров, разработанные А. Исодзаки и К. Кикутаке.

20. Проект новой системы расселения для Японии. «Токайдо Мегалополис», 1965 г. Арх. К. Танге. Существующая и новая системы расселения

В середине 60-х годов метаболисты выступили с идеями планирования расселения на территории всей Японии. В частности, К. Танге принадлежит проект превращения страны в единый урбанизированный район; этот проект получил название «Токайдо Мегалополис» (1965; рис. 20). В другом проекте, разработанном К. Кикутаке, существующая система расселения дополнена так называемой «морской цивилизацией», представляющей собой гирлянду гигантских городов-плотов, расположившихся вдоль берегов Японского архипелага. Нельзя не признать актуальности подобных предложений для Японии — страны, не имеющей большого запаса территорий, пригодных для строительства городов. Но, по-видимому, в силу чрезмерной абстрактности градостроительных замыслов, а также ограниченных в условиях капиталистической системы возможностей их финансового обеспечения, проекты метаболистов были восприняты как нереальные.

21. Оита. Здание библиотеки, 1966 г. Арх. А. Исодзаки. Угловой вход, план

С середины 60-х годов идеи метаболизма начинают с успехом использоваться в конкретном проектировании и реальном строительстве меньшего масштаба. Библиотека в Оита (1966; рис. 21) — одна из принципиальных построек метаболистов. Ее автор А. Исодзаки решает не совсем обычную художественную задачу — выразить в законченной композиции идею незаконченного развития. Каждое здание в ходе его эксплуатации продолжает развиваться и изменяться. Это основополагающая позиция всех метаболистов. Исодзаки не удовлетворяется сборными перегородками и резервированием места для будущих пристроек. Он включает в качестве главной композиционной темы остов будущего комплекса, в который со временем войдет библиотека. Таким образом, в настоящий момент выстроенное здание — одновременно законченное произведение и фрагмент более крупного ансамбля, художественный принцип которого угадывается уже сейчас. Такое совмещение разномасштабных образов достигается при помощи простого, но выразительного приема: все помещения библиотеки вписаны в заведомо преувеличенный по размерам железобетонный каркас, пронизывающий все здание внутри и снаружи. В некоторых местах этот каркас остается незаполненным.

Более того, некоторые объемы сами составляют конструкцию более крупного масштаба.

Выступающие наружные стены одновременно напоминают гигантские перегородки будущей постройки. Различные по своему назначению помещения размещены внутри каркаса таким образом, чтобы расширению каждого из них не мешали другие объёмы.

22. Оита. Здание женского лицея, 1964 г. Арх. А. Исодзаки. Учебные корпуса

23. Каика, в префектуре. Тоттори. Здание отеля Токоен, 1965 г. Арх. К. Кикутаке

В здании женского лицея в том же городе (1964) А. Исодзаки находит совершенно иное решение проблемы развития (рис. 22). Учебные, административные, спортивные и технические помещения заключены в изолированные друг от друга вертикальные объёмы, связанные между собой подвесными переходами. Эта предельная расчлененность композиции позволила начать занятия задолго до окончания строительства всего комплекса. Новые корпуса добавлялись по мере их готовности.

Другой метаболист К. Кикутаке также переходит от утопических проектов к реальному строительству и также остается верен прежним теоретическим принципам. Выстроенный им отель «Токоен» в Каике, префектуре Тоттори (1965), расположен невдалеке от морского берега (рис. 23). Номера отеля размещены в прямоугольной двухэтажной плите, высоко приподнятой на столбах над землей. Под ней в отдельном объеме находятся служебные помещения, залы, холл и студия.

Этот приём не часто встретишь в современной западной архитектуре. По сути дела, Кикутаке сделал очень близкий к народной традиции широкий дом традиционной каркасной конструкции и поднял его высоко над землей, чтобы изолировать приезжих от шума. При этом сверху открывается красивый вид на побережье. Четкое разделение несущего каркаса и заполняющих его объемов отвечает метаболическому принципу разделения долговременной структуры и часто заменяемых элементов.

Идея каркаса последовательно проведена сверху донизу. И хотя каркас железобетонный, он не только не утяжеляет композицию, но, напротив, придает зданию легкость и прозрачность, как будто оно состоит из деревянных брусьев и экранов.

24. Каика. Зал общественного центра Мияконодзё, 1966 г. Арх. К. Кикутаке. Общий вид, разрез

В следующем году Кикутаке строит сдвоенный зал общественного центра Мияконодзё и опять приподнимает объёмы над землей (1966; рис. 24). Оба зала имеют общую сценическую часть. Один из них — открытый, другой перекрыт веерообразно расходящимися от центра рамами. Этот конструктивный приём удачно подходит к двухзальной композиции и создает яркий и запоминающийся образ. И в этой постройке Кикутаке думает о будущих изменениях и переделках. По его мнению, менее всего подвержены влиянию моды сценическая коробка и конфигурация зала, и поэтому здесь уместен монолитный железобетон. Более подвижна конструкция перекрытий. Даже по внешнему виду можно догадаться, что перекрытия зала демонтируются.

25. Ямагата. Центр отдыха и развлечений «Гавайский дримленд», 1967 г. Арх. Н. Куракава. Общий вид, внутренний двор

Среди последних работ Н. Куракавы большой известностью пользуется «Гавайский дримленд», или «сказочный мир» — центр отдыха и развлечений, выстроенный в 1967 г. на окраине города Ямагата (рис. 25). Эта постройка не самая удачная в художественном отношении, но интересная по замыслу.

Японские архитекторы уже не раз обращались к теме внутренней улицы или пассажа.

В комплексе «Дримленда» внутренняя улица, вдоль которой размещены аттракционы, овальный двор в середине и примыкающие к улице помещения составляют один большой интерьер, в котором границы внешнего и внутреннего становятся неопределенными. Сама улица трехэтажная, если считать крышу, превращенную в автомобильную дорогу.

Строго следуя главной идее метаболизма, Куракава предусматривает возможность будущих переделок, вызванных изменением вкусов и представлений об отдыхе. Поэтому все или почти все несущие конструкции, перекрытия и перегородки — сборные, а инженерное оборудование вынесено наружу. Последний прием явно заимствован у европейских бруталистов, впервые нарочно обнаживших инженерные устройства, отводя им роль современной технической декорации.

Дальнейшее расширение комплекса, по мнению Куракавы, должно идти путем добавления новых секций вокруг двора.

26. Киото. Дворец Международных конференций, 1966 г. Арх. С. Отани. Общий вид, зал заседаний, вестибюль, план верхнего этажа

В 1966 г. ту же тему внутренней улицы развивает С. Отани в Дворце международных конференций в Киото (рис. 26). С. Отани — талантливый ученик К. Танге — на протяжении нескольких лет строит ряд крупных общественных зданий, принадлежащих к числу лучших произведений японской архитектуры. Среди них особенно выделяются религиозный центр секты Тенсо Котаи Дзингу в Табузе, префектура Ямагучи (1966) и комплекс университета Китазато, недалеко от г. Сагамихара (1968).

Во Дворце международных конференций Отани умело использует конструкции и технические приспособления в качестве полноправного средства раскрытия художественного образа. Но в отличие от того же Куракавы он трактует всю композицию в нарочито национальном духе. Сквозной каркас, его заполнение, похожее на экраны, стены пассажа, напоминающие огромные жалюзи, сильно выступающие наружу конструкции — во всем этом нетрудно узнать традиционные приемы древней японской архитектуры. И, наконец, свободная манера размещения в пассаже различных служб, мест отдыха, открытых лестниц и террас создает то же ощущение простора, которое возникает в не загроможденном мебелью интерьере японского жилого дома.

Эта близость традиции становится особенно заметной при сопоставлении отеля с застройкой старых кварталов Киото. Кажется, что различие только в композиции и размерах, продиктованных современными технологическими требованиями и новыми материалами.

Комплекс дворца, рассчитанный на проведение больших международных конференций, — сооружение со сложной технологией. Сатио Отани применил в этом проекте принцип «наслоения», или поэтажного распределения разных функций. Тем самым была достигнута необходимая изоляция и одновременно обеспечивалась удобная связь всех приезжающих на конференцию: делегатов, секретариата, журналистов и публики. Основной композиционный мотив дворца — комбинация двух форм: трапеции для больших залов и фойе и перевернутой трапеции для кабинетной работы. Варьируя трапециевидные формы, Отани создает выразительный силуэт и добивается большого стилистического единства.

27. Сагамихара, префектура Канагава. Студенческий городок университета Китазато, 1967 г. Арх. С. Отани. Генеральный план, общий вид, план и разрез учебного корпуса

Упоминавшийся ранее религиозный центр — огромное по размерам сооружение — кажется несколько дробным и усложненным по композиции. И тем не менее это великолепный образец архитектуры утонченного стиля и неистощимой фантазии. Зато студенческий городок в Сагамихара университета Китазато (1967) — произведение, почти что безупречное и по технологическому замыслу, и по образу, и по исполнению (рис. 27). Весь комплекс состоит из учебного корпуса, включающего лекционные залы и аудитории для занятий, и жилого корпуса студентов, объединенного со студенческим центром. Университет возвышается над окружающими его полями и хорошо просматривается со всех сторон.

Отани создает выразительный и глубокий по смыслу образ. Над низкими классами на железобетонных столбах вознесен, высоко вверх двойной лекционный зал — современный храм науки. Он и по формам чем-то напоминает старинные храмы с их изогнутыми шатровыми крышами. Поражает предельная ясность конструктивного решения и богатство чисто зрительных впечатлений. Красивые внутренние дворики служат местом для бесед, отдыха и прогулок в перерывах между занятиями. Кажется, что весь университет как бы пронизан воздухом и светом.

28. Токио. Площадь и подземная стоянка транспорта перед западным вокзалом Синдзюку, 1966 г. Арх. Дж. Сакакура. Общий вид, планы наземного и подземного уровня

Начиная с 1957 г. на протяжении нескольких лет Дж. Сакакура разрабатывал проект реконструкции одного из наиболее сложных транспортных узлов Токио — железнодорожного вокзала Синдзюку и привокзальной площади (рис. 28). Реконструкция была закончена в 1966 г., и новая площадь сразу же стала достопримечательностью города. Сакакура удалось полностью разделить транспорт и пешеходов и одновременно обеспечить удобную и быструю связь между вокзалом и автобусными остановками, предусмотреть вместительные стоянки для личных автомобилей, большие безопасные площади и пассажи для пешеходов. Фактически это многоэтажная площадь с многоэтажными перронами и пандусами для транспорта. Нижние уровни освещаются через большой световой колодец в центре площади и специальные световые воронки, возвышающиеся по ее краям.

По характеру решения проект Сакакура уже нельзя назвать планировочным. Это полноценная трехмерная организация сложных технологических потоков и одновременно законченная архитектурная композиция.

В конце 60-х годов К. Танге создает ряд проектов крупных зданий и даже городских комплексов, в которых последовательно развивает идею так называемой «пространственной архитектуры». Уподобляя город растущему дереву, Танге считает, что каждый элемент городской структуры должен быть приспособлен к изменениям соответственно своему жизненному циклу. Самый короткий срок жизни имеют вещи, более длительный — дома и далее идут инженерные коммуникации города.

Эти идеи были положены в основу проекта радиотрансляционного центра и издательства «Яманаси» в Кофу (1966), близ Токио (рис. 29).

Каркасом здания служат огромные железобетонные цилиндры, внутри которых размещаются лифты и инженерное оборудование. Между ними и примыкая к ним свободно располагаются этажи, образующие огромные лоджии, балконы или открытые террасы. По сути дела, это уже не здание и не комплекс зданий, а многоэтажный город со своими улицами, площадями и кварталами застройки.

Новый радиотрансляционный центр резко выделяется из окружающей застройки и производит впечатление незавершенной циклопической постройки.

Точно такое же решение было предложено Танге и в конкурсном проекте реконструкции центра югославского города Скопле.

В 1968 г. Танге строит в Токио 15-этажное здание редакции и радиовещательной компании «Сидзуока» (рис. 30). Оно почти во всем повторяет издательство «Яманаси». Строго говоря, это одна типовая секция или блок большой структуры. На повороте автомагистрали и новой скоростной железнодорожной линии Токайдо поставлен железобетонный цилиндр, на котором как консоли размещены застекленные ящики. И опять то же ощущение фрагмента незавершенного грандиозного замысла.

В результате распространения идей метаболизма гибкая пространственная структура в середине 60-х годов становится чуть ли не обязательной принадлежностью большинства возводимых в Японии зданий. В то же время наряду с увлечением социальными и технологическими проблемами японские архитекторы многого достигли в чисто художественном плане.

Последний этап развития, начавшийся под флагом метаболизма, еще не закончен. Однако уже сейчас можно предположить, что по своему значению и последствиям он будет расцениваться как самый плодотворный за всю историю новой японской архитектуры.