Глава IV. Реставрация и реконструкция древних и раннесредневековых сооружений Азербайджана и некоторых стран древнего Востока. Книга: Архитектура древнего и раннесредневекового Азербайджана. Автор: Ахундов Д.А. Азербайджанское государственное издательство. Баку. 1986

---

1. Восстановление храмов Ирана в эпоху первых Ахеминидов. Реконструкция и приспособление их к культу Ахура Мазды
2. Архитектура интерьеров храмов Митры
3. Архитектура городов-крепостей и цитаделей древнего Азербайджана
4. Пути развития круглых и прямоугольных в плане храмов Азербайджана
5. Архитектура и культовая символика монастырей Кавказской Албании
6. Культовая символика и картина мира, запечатленная на храмах и стелах Кавказской Албании
7. Древние стелы-менгиры, хачдаши и башдаши Сюникского княжества и районов Басаркечара, бывших в основные исторические периоды территорией Кавказской Албании
8. Опыт реконструкции и определение назначения отдельных древних поселений и сооружений Закавказья

1. Восстановление храмов Ирана в эпоху первых Ахеминидов. Реконструкция и приспособление их к культу Ахура Мазды

В начале I тыс. до н. э. большую часть древнейших племен, обитавших на территории южного Азербайджана, составляли маннеи, которые жили к югу от озера Урмия. По сравнению с соседними областями государство Манна в экономическом и культурном отношениях было наиболее развито. Восточнее и юго-восточнее маннеев располагались племена мидян, первые сведения о них (IX в. до н. э.) встречаются в ассирийских надписях, в которых области их расселения назывались «Мадай» или «Амадай» (Мидия). Согласно Геродоту, Мидия состояла из шести племен. В 70-х годах VII в. до н. э. возникло Мидийское государство, которое в конце VII и начале VI вв. до н. э. подчинило государство Манну.

Строительное искусство получило большое развитие в Мидии, где имелись опытные мастера, трудом которых пользовались при строительстве дворцов в Сузах — старой столице Элама.

В середине VI в. до н. э. при последнем мидийском царе Астиаге внутреннее положение страны осложнилось. Обострились классовые противоречия и раздоры среди правящей верхушки, которые привели к сильному ослаблению государства.

Ослаблением Мидии воспользовались персы. В 553 г. до н. э. они восстали против Астиага. Их вождь Кир из рода Ахеменидов в 550 г. до н. э. завоевал Мидию, а после Вавилонию, создав государство Ахеменидов, ставшее наследником большой мидийской культуры — письменности, искусства, в особенности культового. Множество храмов, капищ и алтарей, посвященных мидийским богам, были расположены на территории Ахеменидского государства.

Геродот ([143], к. 1. 131), говоря о религии персов, писал: «Они не считают правильным воздвигать кумиры, храмы и алтари, но тех, которые это делают, они упрекают в глупости, как мне кажется, потому, что они не рассматривают как эллины богов человекоподобными», «они имеют обыкновение приносить жертвы Зевсу на высочайших горах» [Одним из центров древнего огнепоклонства, как мы постарались доказать, был южный берег Апшеронского полуострова, где имелись горы, сиявшие « сверхъестественными вечными» огнями газовых факелов. Возможно, именно это послужило причиной того, что Ахемениды приносили жертвы Ахура Мазде на высочайших горах ([56], с. 15).]. После Зевса (Ахура Мазды), отождествленного с небесным сводом (таблица 4), персы поклоняются природным стихиям. «Приносят они жертвы также Солнцу, Луне, Земле, Воде и Ветрам» ([391], с. 116). Иными словами, основных богов было семь во главе с Зевсом — Ахура Маздой ([412], с. 148).

Многие исследователи на основании высказываний Геродота пришли к убеждению, что в эпоху первых Ахеменидов в Иране не было храмов, капищ и алтарей, посвященных главному богу Ахура Мазде, и что они вообще там не строились. Мы постараемся доказать обратное.

Перед своим походом на Египет (526 г. до н. э.) Камбис, сын царя Кира, приказал убить своего брата Бардию (греч. Смердис), сатрапа Бактрии. Убийство было совершено тайно, и об этом почти никто не знал ([176], с. 80).

Во время отсутствия царя Камбиса начались волнения среди иранских племен в Мидии. Во главе их стали два брата жреца («мага»). Один из них Гаумата объявил себя Бардией (лже-Смердис), братом царя Камбиса ([388], с. 119). Камбис бросает свои дела в Египте и спешит в Иран, по дороге он умирает. После его смерти персидская держава распалась.

Во главе движения становится мидийское жречество — «маги», которые в союзе со знатью захватывают власть в свои руки. Недовольные народными массами, организованными в войско, они разрушают храмы народа и захватывают общественные пастбища, нанося этим народу огромный ущерб ([388], с 421,422).

Против лже-Бардии выступил царевич Дарий (древнеперс. Дараява (х) уш) из боковой линии Ахеменидского дома. Дарий захватывает крепость Сикаяуватиш в области Нисая в Мидии, убивает Гаумату (522 г. до н. э.) и берет власть в свои руки ([176], с. 83).

В Бехистунской надписи сказано: «Говорит царь Дарий: ...Я с немногими людьми погубил этого Гаумату и его знатнейших приверженцев... Волей Ахура Мазды я стал царем. Храмы, разрушенные магом, я возобновил (рестраврировал. — Д. А.). Народу выгоны, стада и храмы, отнятые Гауматой. я возвратил...» [В. В. Струве говорит « В это тяжелое для народных масс Мидии и Персии время появляется одна из крупнейших личностей — «пророк» Заратуштра (Зороастр), который является выразителем стремлений широких масс, представителем оседлых скотоводческих племен. Заратуштра считается творцом или, во всяком случае, организатором религии зороастризма. Дарий принимает его религиозную систему и становится верным поклонником Ахура Мазды» ([388], с. 424).].

Опираясь на ученье Заратуштры и широкие народные массы свободных, Дарий побеж¬дает Мидию и все окружающие ее племена, присоединив их к Персидскому государству ([388], с. 422 — 424).

Но в Бехистунской надписи нет ничего о священной книге зороастрийцев — Авесте, а это говорит о том, что, победив магов и вернув Персии былое могущество, Дарий отказался от почитания верного пророка Ахура Мазды, Заратуштры, являвшегося посредником между Ахура Маздой и человечеством, считавшегося спасителем (саошиантом) человечества.

Дарий и его сын Ксеркс, оставив всю сущность зороастрийского учения, очевидно, заменили собой пророка и стали считаться посредниками между Ахурой Маздой и человечеством, объявив себя «саошиантами», именно поэтому в их религиозном мировоззрении не было места для Зороастра. Э. Герцвельд пишет: «В Накши Рустамской надписи Дария все юридическое и этическое содержание надписи, вся композиция с четким противопоставлением добра и зла являются зороастрийскими» ([389], с. 136 — 138).

Заменив собой пророка Заратуштру, Дарий и Ксеркс, понятно, ни в одной из своих эпиграфических надписей не упоминают ни его имени, ни его священной книги Авесты. Видимо, в этом была причина, что нигде в книгах истинных зороастрийцев не упоминаются имена первых ахеменидских царей Ирана, столь ревностно поклонявшихся Ахура Мазде.

Этим антагонизмом, по всей вероятности, объясняется тот факт, что Геродот, интересовавшийся Персией и персами, не отметил в своем повествовании имени Заратуштры ([391], с. 115), так как оно в период пребывания Геродота в Персии и посещений им дворов малоазиатских сатрапов нигде не упоминалось, видимо, запрещенное царями Ирана, которые сами в то время считались саошиантами, а не потому, что оно было еще мало известно на Западе и в Персии ([391], с. 116).

Подтверждением факта почитания Ахура Мазды в столь раннее время является табличка царя Ариарамна, прадеда Дария I, найденная в Хамадане — древней Экбатане.

В Бехистунской надписи Дарий I говорил, что он с помощью Ахура Мазды разрушенные храмы возобновил, видимо, имея в виду храмы Ахура Мазды, которые по его приказу были восстановлены, т. е. реставрированы. Значит, задолго до восстания мага Гауматы в Персии имелось множество храмов, которые были им разрушены. Царь Дарий I поднял их из развалин и уже функционирующими вернул народу. В гаремной надписи сказано: «Когда Дарий сделался царем, он построил много прекрасного» ([390], с. 125). В надписи Ксеркса о дэвах написано: «Говорит Ксеркс царь: Затем мне Ахура Мазда помощь принес, волей Ахура Мазды те страны покорил и в них порядок восстановил. И среди этих стран были (места), где раньше почитались дэвы (дайва). Затем волей Ахура Мазды я те капища дэвов разрушил и издал запрет: «Дэвы не должны почитаться». Где раньше дэвы почитались, там я Ахура Мазду почитал и именно через право (арта), (т. е.) через священный огонь. Надпись о дэвах должна быть датирована самым началом царствования Ксеркса» ([39], к. 122) [Надпись о дэвах была снабжена эламской и вавилонской версиями ([391], с. 118; [259], с. 122).]. Если в большой Бехистунской надписи говорится о восстановлении и реставрации Дарием I разрушенных магом Гауматой храмов, то в надписи Ксеркса о дэвах говорится о разрушении капищ дэвов, а не их храмов, которые в вавилонской версии называются домами зла. Разрушив в этих храмах капища дэвов, Ксеркс велел возводить на их местах капища или алтари, на которых он Ахура Мазду почитал и именно через право (арта), т. е. через священный огонь превращая таким образом дома зла в дома добра — храмы Ахура Мазды. Видимо, в первоначальный период Ксеркс новых храмов не строил, а занимался сакральной реконструкцией многочисленных храмов, в которых он уничтожал капища дэвов и устанавливал капища-алтари священного огня.

Мы считаем, только этим можно объяснить, что Геродот, который был в середине V в. до н. э. в Персии и во многих ее сатрапиях, не замечал строительства новых храмов, а наоборот, мог видеть множество заброшенных храмов с разрушенными капищами дэвов, до которых пока не дошла очередь сакральной реконструкции, и поэтому решил, что персы храмов не строят.

В. В. Струве, соглашаясь с мнением Геродота, считает, что это утверждение его перекликается со свидетельством надписи Ксеркса о разрушении храмов (капищ) дэвов. Далее он считает необходимым отметить, что большая Бехистунская надпись также сообщает о разрушениях каких-то святилищ (храмов.— Д. А.) магом Гауматой ([391], с. 120).

Видеть в религиозных реформах Ксеркса повторение действий, уже совершенных Гауматой, нам кажется, ошибочно, так как Г аумата разрушал храмы, чтобы, с одной стороны, уничтожить владычество жреческих корпораций, а с другой стороны, ослабить народные массы, организованные в войско, а не с религиозной точки зрения. Храмы, которые были разрушены Гауматой, не были посвящены дэвам, и, судя по Бехистунской надписи, это были храмы Ахура Мазды. Ксеркс же не разрушал храмов. Он пишет: «...Я капища дэвов уничтожал, а там, где раньше дэвы почитались, я Ахура Мазду почитать заставил» [Реформа Дария, завершенная Ксерксом, имела успех, поэтому официально персами признавались лишь Ахура Мазда и весьма близкое ему божество Митра. Племенные боги « девы» были лишены своей божественности и низведены до простых сил природы ([143], к. 131).]. То есть он уничтожал в храмах дэвов их алтари или капища и на их местах устанавливал алтари огня — символическое олицетворение этого божества [В надписях Ахеменидов Ахура Мазды называется «Бага», богом, а «бага» является специфическим эпитетом бога Митры ([390], с. 247).]. Поэтому мы считаем, что совершенно прав В. В. Струве, который подверг критике Ф. Кенига, предполагавшего, что Ксеркс разрушал некоторые большие храмы огня, находившиеся, вероятно, в Мидии. Это предположение опровергается свидетельством греческих источников, которые указывают на то, что огонь почитался в западном Иране в эпоху Ахеменидов, тем более Ксеркс, издав повеление почитать Ахура Мазду через священный огонь, конечно, не мог одновременно уничтожать места поклонения огню. Культ огня, по свидетельству Фирдоуси и других средневековых авторов, восходит к глубокой древности. На ассирийских рельефах, изображавших взятие мидийских городов и поселений, имеются изображения алтарей огня, которые напоминают сосуды огня, применявшиеся в культе персов. Эти мидийские алтари огня, изображаемые ассирийцами в VIII в. до н. э., были близки к тем, которые стояли под открытым небом на горах над городом Персеполем ([391], с. 123). Это, несомненно, говорит о влиянии мидийских культовых искусства и архитектуры на аналогичные сооружения Персии как в монументальных сооружениях — храмах, культовых башнях [Примером можно привести остатки круглого башенного храма на горе близ г. Исфагана, стены которого сохранились на 170-180 см. по высоте и диаметр которого примерно равен 12 м.], так и малых формах — капищах и алтарях.

Соглашаясь с предположением С. Гартмана и Ф. Кенига о том, что алтари огня выполняли иные функции, нежели жертвенные алтари греков, начинаем понимать заявление Геродота, что персы не знали алтарей, т. е. алтарей, свойственных греческому культур ([391], с. 123).

В результате исследования В. В. Струве приходит к выводу, что во многих мидийских городках почитались боги, близкие по своему характеру также ассирийским богам Нергалу, Набу, Ададу и др. (таблица 3). Это были великие боги древнего Иранского пантеона, т. е. те самые дэвы, капища которых разрушались по приказу Ксеркса. Нам кажется, Ф. Кениг ошибочно считал, что мидийцы храмов своим богам не строили, ссылаясь на то, что ассирийцы, сообщая о разрушении храмов враждебных народов, ничего подобного не писали при походах на Мидию ([391], с. 124). По-видимому, вышеприведенная общность мидийских и ассирийских богов была причиной того, что ассирийцы не разрушали храмов родственных культов [С. М. Кашкай отмечает, что в области Приурмийского бассейна изображений божеств, полностью идентичных ассирийским или урартским, не найдено ([213], с. 109). Это вполне закономерно, так как любая религия, несмотря на общность богов, всегда обладает локальными, чисто региональными чертами (Д. А).], а не того, что у мидян не было храмов. Храмы, капища и алтари дэвов и других богов были мидийского происхождения. Мидия, бывшая владычицей почти всей территории, где впоследствии возникла Ахеменидская держава, несомненно, строила сама и заставляла покоренные народы строить храмы своим богам. Создатели Ахеменидской державы цари Кир и его сын Камбиз были в основном заняты войнами, и им было не до строительства. Царь Дарий I, согласно Бехистунской надписи, разрушенные храмы восстановил и вернул народу. Дарий сам, видимо, много строил и в его время создавались новые храмы, капища и алтари, но уже посвященные богу Ахура Мазде (таблица 4).

Учитывая большое количество восстанавливаемых храмов мидийской архитектуры, мы считаем, что в этот период в Иране не создавались культовые сооружения ахеменидского стиля. Об этом можно судить по алтарям огня, которые стояли на высоких горах над Персеполем, решенные в мидийском стиле. Мы можем предположить, что все культовые сооружения возводились по древним жреческим канонам, созданным на основе архаических храмов Манна- Мидии и Каспианы, в состав которой входила «страна огней» — Апшеронский полуостров, башенные храмы его (III — II тыс. до н. э.), как выше указывалось, увековечены на камне 9 горы Джингирдаг в Кобустане ([168], с. 28, 29; [57], с. 3, 4). Храмы, построенные на основе указанного канона, возводились по всей огромной Мидийской империи и по обширным землям Каспианы.

Анализ ассирийских изображений — взятие мидийских крепостей Кишессу и Хар-Хар, а главное, наши реконструкции ([55], с. 49 — 51), убеждают нас в том, что у мидийцев имелись башенные, видимо, восьмиэтажные храмы с семью священными этажами ([54], с. 12). Объемно-пространственное решение восьмиэтажных храмов на основе определенной общности богов, несомненно, роднило их с башенными храмами Зевса-Бела в Вавилоне, в Бира Нимруде ([187], с. 15) и многими другими.

Аналогичный башенный храм, построенный под сильным влиянием канонизированной мидийской и каспио-апшеронской ([57], с. 10) архитектуры, созданный жрецами-зодчими, сохранился до настоящего времени в Баку, созданный, несомненно, в доахеменидский период, т. е. тогда, когда Ахура Мазда почитался вместе с другими богами до объявления их бессмертными святыми (Амеша Спентами) ([56], с. 16).

Разрушая только капища дэвов — древних богов мидийского и персидского пантеонов, Дарий и Ксеркс чтили не только Ахура Мазду, но и богов его круга ([191], с. 123). В то же время они не уничтожали культы богов завоеванных стран, а следовательно, и их храмы. Об этом свидетельствует политеистическая формула Дария I: «Ахура Мазда великий, который величайший из богов», «Ахура Мазда со всеми богами» продолжается в надписях Ксеркса, также заявлявшего «Ахура Мазда, который величайший из богов» — и он молится о том, чтобы его защитил Ахура Мазда вместе с богами [Эламская версия Бехистунской надписи называет Ахура Мазду «богом арийцев», то есть мидийцев и персов, ведущих племен западного Ирана ([159], с. 28).].

Зороастр, конечно не считал бы правоверными зороастрийцами ни Дарния, проповедуя, ни Ксеркса, что Ахура Мазда единственный добрый бог, тогда как у них Ахура Мазда лишь величайший из (многих) богов ([254], с. 31,32).

Возвращаясь к свидетельству того же Геродота, «культ Ахура Мазды совершался вне стен храмов», иными словами, храмы имелись, но Ахура Мазде жертвы приносились под открытым небом, на высочайших горах. Это правило восходит к очень глубокой древности, когда племена Ирана еще не знали храмов. Нам кажется, этот обычай возник в связи с особенностями жертвоприношений Ахеменидов, приносивших в жертву большое количество скота.

Прибыв к реке Скамандру, Ксеркс велел принести в жертву Афине Илионской 1000 быков ([143], к. VII, 42, 43, 54). По любому случаю персы часто приносили в жертву большое количество быков. Понятно, что такое количество скота закласть на алтарях в храмах невозможно, и поэтому возникла необходимость в ахеменидской Персии, кроме храмов, иметь еще святилище под открытым небом на высочайших горах или в специально огороженном месте, где горели священные огни. Массовое жертвоприношение скота первыми Ахеменидами лишний раз подтверждает, что, несмотря на ревностное поклонение Ахура Мазде, они не были зороастрийцами.

Зороастр гневно обрушивается на противников оседлого скотоводства, на их кровавые жертвоприношения ([100], с. 122; [176], с. 62, 63). «Горе лжежрецам, приверженцам кровавых жертвоприношений, уничтожающим скот, Карпанам и их покровителям, Кавиям...» ([100], с. 122).

Но отдельные исследователи утверждают, что религия первых Ахеменидов и магов с их храмами была одной из форм раннего зороастризма, считая, что почитание огня, исполнение ритуала хоамы — хомы и принесение кровавых жертвоприношений не находятся в противоречии с учением Заратуштры ([159], с. 31, 32, 529). Мы считаем, что религия первых Ахеменидов была разновидностью древнего маздаизма, но никак не зороастризма.

Дарий I приказал вырезать для Ахура Мазды большую победную надпись и над ней рельефы, изображающие царя Дария I перед пленными вождями мятежников. Рельеф венчает изображение Ахура Мазды, вырастающего из крылатого солнечного диска [Изображение Ахура Мазды восходит к иконографии Ассура, главного бога Ассирийской державы. Сопоставление изображений бога Ассура и Ахура Мазды дано в труде Э. Герцвельда ([505], с. 254).].

Аналогичное изображение Ахура Мазды имеется во дворце Дария в Персеполе ([425], р. 30; [187], с. 39, 70, 74) и в ряде других мест. На наш взгляд, это все-таки сотворение кумира, что еще раз не совпадает со словами Геродота. Дарий был реформатором не только в религии и в искусстве, он также провел письменную реформу. Дарий царь говорил: «Волею Ахура Мазды я писание другим способом составил по-арийски, чего раньше не было как на глине, так и на коже...» ([392], с. 46, 48, 49, 51). Это нововведение Дарий считал настолько важным, что упомянул о нем в Бехистунской надписи. Таким образом, по повелению Дария документы стали писать по-арийски, т. е. арамейским алфавитом. В. В. Струве в своих интерпретациях (§70 Бехистунской надписи) пришел к выводу, что до Дария существовал другой способ написания арийских, т. е. персидских текстов, — то клинообразное письмо, которое называли персидским.

Стало быть, надписи в Парсагадах, упоминающие царя Кира, были составлены им самим, а не Дарием. Возведение рождения персидской клинописи ко времени Кира, занятого бесконечными войнами, мало вероятно, поэтому В. В. Струве, Ф. Борк, Ф. Кениг и др. относят создание персидской клинописи к эпохе до Дария, а Хюзинг уже в 1900 г. утверждал, что персы свою клинопись должны были перенять от мидян. В. В. Струве считает, что так называемая клинопись была создана по повелению Киоксара, т. е. в эпоху Мидийской державы. 

В 1964 г. британская экспедиция произвела раскопки в Парсагадах в «Священной ограде», выяснив первоначальную конструкцию двух великолепных алтарей. В центре платформы должно было находиться еще одно культовое сооружение — возможно, небольшой храм.

Три культовых сооружения возведены в пределах «Священной ограды» Парсагад. Какому божеству они были посвящены? Существует предположение, что они были посвящены божественной триаде — Ахура Мазде, Митре и Анахите, были и другие предположения, но, как считает В. Г. Луконин, перед нами, несомненно, свидетельство об алтарях огня уже раннеахеменидской эпохи ([259], с. 97).

Рисунки ассирийцев — взятие мидийских крепостей с изображением на них башенных храмов и алтарей, архитектурный облик которых родственен алтарям огня, стоявшим на горах над Персеполем, и храму огня на горе вблизи г. Исфагана. Несомненное сходство наблюдается также с комплексом башенных храмов, изображенных на камне 9 священной горы Джингирдаг в Кобустане (III — II тыс. до н. э.) с башенным храмом Ахура Мазды и шести Амеша Спента в священном городе Ал-Бак-ус, Атеши-Багуан, Баку ([56], с. 15) (VIII — VII вв. до н. э.) и, наконец, башней в крепости Чирах-гала , IV — III вв. до н. э. (Каспийские ворота) ([60], с. 19). Все это говорит о несомненной общности архитектурно-планировочного и объемно-пространственного решения вышеуказанных алтарей и храмов, а следовательно, несомненной связи мидийских и персидских культовых сооружений с алтарями и храмами каспиев и албан.

2. Архитектура интерьеров храмов Митры

В Казахском районе на левом берегу Акстафачая, одного из притоков р. Куры, были обнаружены пять холмов, по культурным слоям которых прослеживается развитие оседлой земледельческой культуры. Это был известный многослойный памятник Баба-дервиш ([319], [451], с. 100 — 105; [22], с. 123). Первые три холма были исследованы в 1958 — 1964 гг. Материалы раскопок относятся к разным этапам энеолита и бронзы.

На первом холме были обнаружены круглые в плане землянки (диаметром 3,8 м) с пристенными очагами, а в самом нижнем слое четыре землянки, относящиеся к эпохе энеолита [И. Г. Нариманов считает, что указанная группа характеризует более развитый этап культуры Шому-тепе.]. На этом поселении были найдены мелкие антропоморфные и зооморфные скульптуры, а также модели колес [Эти скульптуры говорят о тотемическом их назначении, а так называемые «модели колес», по всей вероятности, изображают символ солнца (солнечные колеса) ([57], с. 4).].

Соседний холм также был представлен круглыми в плане постройками, в центре которых находились керамические переносные очаги с внутренними выступами и полусферическими ручками. По сравнению с пристенными земляными очагами эти свидетельствуют о более высоком уровне развития данного поселения.

В центральной части раскопа в культовой яме была обнаружена стела (обломок древнего — вишапоидного менгира) с орнаментом в виде двойной спирали ([190], [451], с. 105).

В 1966 г. начинались исследования четвертого и пятого холмов. В результате раскопок на четвертом холме были выявлены жилища, культовые здания, остатки глинобитных очагов с алтарями, хозяйственные ямы и тендиры (печь для выпечки хлеба). Исследование установило, что эти поселения относятся к эпохе поздней бронзы и начала железа [В настоящей работе мы останавливаемся лишь на открытиях четвертого холма (Д. А.).].

Почти четырехугольные в плане жилые и культовые здания строились из речных камней и глины. В некоторых сооружениях имелись деревянные столбы, видимо, поддерживающие двухскатные крыши из соломы и глины.

Углубления для основания столбов были обнаружены как по центру здания, так и в фундаментах стен, где эти столбы, видимо, являлись, своеобразным каркасом, воспринимавшим нагрузки от стропил крыши. Стены и пол были обмазаны глиной.

Наиболее ценным в этом поселении было открытие двух культовых сооружений (храмов) с очень интересными и сложными по композиции алтарными устройствами.

Первый храм. Почти на две трети глубины помещения молельного зала этого храма находился глинобитный алтарь трехплановой композиции [Слово «алтарь» впервые введено в конце II в. Тертулианом ([459], с 16). Произошло оно от латинского «Alta ага» высокий жертвенник (БСЭ. М., 1926, т. 2, с. 276). Условно это более позднее слово мы применяем к жертвенникам и святилищам храмов бога Митра, относящимся ко II тыс. до н. э. ([62], с. 16).], состоящей из следующих элементов: в нижней части на основной композиционной оси расположен подковообразный ритуальный очаг высотой 45 см, шириной 40 см. Мощные оскаленные клыки льва охраняли священное пламя. Перед очагом устроено круглое углубление для золы диаметром 100 см и глубиной 20 см. Над ритуальным очагов на втором плане имеется площадка, по краям которой возвышались, крутые рога священного быка [Аналогичное решение, завершающееся бычьими рогами, наблюдается в Чатал-Гуюкском храме, реставрация по Меларту ([489 а], с.75).], за ними, завершая всю композицию, проходила стенка-преграда, слегка скругленная по верху и обрамленная строго прочерченным меандром; плоскость стены декорирована сложнопереплетенными свастиками, которые символизируют необъятность и бесконечность света, собственно небо — небосвод ([209], с. 108, 101; [62], т. 1).

Большого совершенства достигла техника исполнения пластики и рельефа. Здесь наблюдается нарастание художественной декоративности с проявлением своего рода геральдической отвлеченности и стилизации.

За декорированной меандром и переплетением свастик алтарной стенкой расположена наиболее священная часть алтаря в виде невысокой стенки, изображающей в плане огромные рога барана (овна).

В нишах описанного алтаря были обнаружены пинтадеры и ритуальные сосуды. Думается, что так называемые пинтадеры-штампы на самом деле были ритуальными амулетами, которые молящиеся держали в руке. Прямоугольные амулеты были декорированы свастикой, а округлые — в виде свернувшихся змей.

Такие глиняные пинтадеры-амулеты в Азербайджане обнаружены в памятниках эпохи поздней бронзы в Мингечауре ([40 а], с. 561), в Сары-тепе ([428], с. 70), в Шому-тепе и Тойре-тепе, известны они и в Грузии ([335], т VII, 5) и на Северном Кавказе [318].

Второй храм. В поселении Баба-дервиш исследуемый храм располагался юго-западнее первого. В северной части его в молельном зале также имелся глинобитный алтарь, представляющий собой двухплановую асимметричную композицию. В нижней части расположен подковообразный ритуальный очаг который, как и очаг первого храма, завершался мощными львиными клыками (лев — это символ огня). Над этим очагом на втором плане возвышалась крупная глиняная скульптура сильно вытянутой в длину человеческой головы [Аналогия этой головы нами прослеживается в менгерообразном монолите (II тыс. до н. э.) в южной Сибири ([202], с. 83, р. 103).] с большими круглыми ушами и бесстрастным выражением лица.

Символическое построение описываемой головы, видимо, позволяет считать, что это изображение бога Митры. Об этом говорят узкий длинный нос, который на переносице как бы расходится ритуальной рогаткой (символ неба), являющейся основанием надбровных дуг, решенных в виде двух крыльев (символ воздуха). Митра — всеслышащий бог правды, который должен услышать солгавшего и покарать его ([100], [263], с. 41, 110). Об этом говорят его неестественно большие уши, в виде двух круглых валиков.

В изображении божественной головы древний художник нашел те реалистические черты, которые, казалось бы, были недозволены при создании мистического образа бога Митры ([57], с. 4 — 6, 9. 10).

Снежная белизна стен храма, ярко-красное оформление ритуальных мест вокруг алтарного очага [Во многих микрокультовых и культовых очагах Азербайджана места вокруг алтаря покрывались красной краской и, хотя в Баба-дервише ввиду плохой сохранности памятника не сохранились следы раскраски, мы считаем, что места вокруг алтаря также были раскрашены в красный цвет (Д. А ).] еще больше подчеркивали священное пламя, бросавшее свой отсвет на застывшую, как бы прислушивающуюся к земным делам, голову Великого Митры.

Справа от головы между стенками первого и второго плана было сделано прямоугольной формы, чашевидное углубление, куда могли ставить ритуальные сосуды. В двух углублениях-нишах, расположенных по краям очага, были обнаружены четырехугольные глиняные пинтадеры, декорированные сложным переплетением свастик. Эти пинтадеры-амулеты, несомненно, имели ритуальное назначение.

В самом здании и вокруг него были вскрыты 32 хозяйственные ямы, в которых были обнаружены керамические изделия, крупные сосуды, кюпы, кувшины, жаровни, глиняные пинтадеры, «модели колес» и др. ([22 а], с. 224 — 227).

Два описанных алтаря, находящиеся в разных, расположенных рядом, сооружениях, несомненно, объединены в единый архитектурный и культово-ритуальный комплекс.

В поселении Баба-дервиш жизнь прекратилась в первой половине VIII в. до н. э. Это, очевидно, было связано с экспансией со стороны Урарту ([292], с. 5 — 7).

Древнее поселение Баба-дервиш, обнаруженное на четвертом холме, является памятником Ходжалы-Кедабекской культуры и относится к XII VIII вв. до н. э.

Много общего с культовыми сооружениями Баба-дервиша было у расположенного на расстоянии 2 км от него на окраине г. Казаха храмового здания поселения Сары-тепе. Сохранившееся культовое помещение размером 9х4,4 м посередине имело три большие ямы для столбов, поддерживающих, видимо, двухскатную крышу. Вдаль стен помещения расположено 25 ям для несколько более тонких столбов, являвшихся своего рода каркасом глиносырцовых стен и на которые опирались концы стропильных ног крыши.

Очень интересно было решено внутреннее оформление ритуального помещения: на расстоянии 2 м от восточной стены имелось специальное глинобитное сооружение, также представляющее собой своеобразный алтарь. Западная стена алтаря сравнительно высокая, над ней возвышаются три небольшие колонны. Вся поверхность стены и колонны, завершающей северный ее край, покрыты лепными узорами. Невдалеке были обнаружены две вылепленные из глины головы животных, которые, судя по отверстию в них, видимо, покоились на колоннах. Одна из этих фигур двуглавая: с одной стороны, рогатая голова барана, а с другой — вепря с клыками [428]. Другая скульптура напоминает голову барана без рогов и, наконец, третий шест, вероятно, завершался стилизованным изображением головы барана [Образ барана был распространен одновременно на территории Ходжалы Кедабекской культуры Мингечаура, а в более позднее время т. е. в V — I вв до н. э. и в пределах Мильской степи ([209] с 99, 100).].

Вокруг этого алтарного сооружения, согласно нашей реконструкции, вдоль северной и южной стен были устроены полукруглые углубления. На западе этого помещения около входа расположенные у северной стены углубления завершались своеобразным глинобитным устройством с низкими стенами.

В отдельных углублениях стояли различные ритуальные сосуды, на полу помещения были обнаружены всевозможные глиняные сосуды, один из которых был зарыт по горлышко в землю, модели колес (солярные знаки — ДА ), а также разнообразные пинтадеры.

Интересен культовый сосуд в виде двух сообщающихся кувшинов. На ручке сосуда помещено изображение змеи, плечики сосуда украшены полусферическими налепами, у одного они расположены парами, на другом сплошным поясом, над головой змеи расположены три налепа — один у головы, а два над ним. Мы считаем, что парные налепы — это изображение Солнца и Луны, а сплошной пояс олицетворяет вечное движение светил, необъятный беспредельный свет, собственно Небо — Великий Митра, Джингир-баба. Подтверждением нашей мысли является символическая композиция из змейки — Луны и трех налепов на ней — Солнца, Луны и Огня, которые все вместе создают рогатку, извечный символ Великого Митры.

Решая интерьер первого храма в Баба-дервише, древний зодчий, учтя его небольшие размеры, расположил алтарь во второй трети зала и этим искусственно сумел создать необходимую пространственную глубину.

Возведенный фронтально против входной двери алтарь, хорошо вписавшись в интерьер зала, игрой разных по формам и высоте объемов являл собой зрелое и впечатляющее произведение искусства и архитектуры.

Если стенка (преграда) первого храма в Баба-дервише своим оформлением отличается геометрической сухостью неглубокой резьбы меандрового пояса и свастик, то стенка (преграда) храма в Сары-тепе отличается глубокой пластикой более живописного рисунка, который все же подчинен определенной закономерности. Живописная композиция этой стенки завершается по верху валиком, загибающимся на колонну с двуглавым навершением.

Расположение алтарей в интерьере и место, которое занимают в них стенки (преграды), говорят о почти едином объемно-пространственном приеме, всегда характерном для решения алтарей одного и того же божества.

Структура алтарных стенок (претрад) отражала отношение храма к распорядку ритуала богослужения, а художественное оформление их, установленных на границе между допущенными к культовому ритуалу и просто исповедывающими религию, представлялось значительной и почетной задачей архитекторов и художников своего времени ([459], с. 7).

Выявление облика алтарных стенок в храмах Кавказской Албании рисует картину длительного и своеобразного развития этого элемента храмового интерьера.

Впоследствии повышение алтаря относительно остального уровня пола и ограждение стенкой (преградой), отделявшей его от внутреннего пространства храма ([459], с. 26 27), перешло во многие церкви Закавказья [Дальнейший генезис алтарных преград в грузинских церквах очень подробно и вдумчиво разработала Р. Шмерлинг. [459]. I] и других стран христианского Востока ([160а], с. 115 — 119).

Пространственная многоплановость алтарей и помещений, где они были воздвигнуты, придавала всей композиции интерьера глубоко продуманную художественную выразительность. Помещения, видимо, не имели окон, а освещались небольшим ритуальным очагом и отверстием на крыше для отвода дыма. Кроме того, возможно, во время богослужения зажигались факелы, которые, освещая внутреннее пространство с разных мест, придавали алтарям еще большую мистическую значимость. Они были созданы как бы для вечных сумерек, и при внезапном вторжении света, сочетание многоплановых объемов алтарей и их цветов делалось предельно резким, но выразительным.

С разных точек зала молящимся открывались совершенно неожиданные для них гармонические сочетания игры света и теней как на самих алтарях, так и в глубоких рельефах символических узоров, покрывавших поверхность стенок алтарей Баба-дервиша и Сары-тепе. Рождалось созвучие форм и цвета, создающих пространственно-художественную гармонию.

В храмах Баба-дервиш и Сары-тепе мы наблюдаем наличие ярко выявленных солярных символов. Одновременно, правда, несколько приглушенно там были обнаружены также и символы Луны [Солярными символами являются изображения свастик на стенке алтаря и прямоугольных пинтадерах, львиные клыки, рога быка и др. Лунарные изображения — переплетения змей на круглых пинтадерах, змейка на спаренном сосуде, парные полусферические налепы на том же сосуде символизируют Солнце и Луну (Д. А.). Д. Томсон считает, что одним из символов Луны является, видимо, змей ([407], с. 116, 209). Э. Церен отмечает, что «главные символы Луны — бык («Золотой телец»), баран (агнец), рыба и змея, а также ладья мертвых и ковчег.. », «козел, слон, кабан и буйвол » ([455 а], с. 26, 27).].

Скульптура бараньих голов на колоннах алтаря в Сары-тепе ([209], с. 100) и гигантские бараньи рога храма 1 в Баба-дервише свидетельствуют об ассоциации в мировоззрении предков древних азербайджанцев второй половины II тыс. до н. э. образа барана с солнечным культом. Наличие же лунных символов в этих храмах говорит о том, что образ барана связывался также и с лунным культом.

Очень интересно изображение Луны на барельефе кремационной печи (,[209], с. 100), культового сооружения № 58 в долине Ганджачая [154], которое говорит о восприятии поклонения Луне в начале I тыс. до н. э. и как заупокойному культу. Это подтверждается еще тем, что одним из символов Луны являлась ладья мертвых ([455 а], с. 27).

На примере четырех разных культовых сооружений (2 храма в Баба-дервише, храм Сары-тепе и сооружение № 58) мы усматриваем явление поклонения двум формам космического огня — солнечного и лунного.

Нам кажется, правы исследователи, считающие, что изображение баранов и их рогов в описанных храмах свидетельствуют о слиянии образа барана и огня и что нельзя видеть в нем олицетворение только солнечного огня (света), но и лунного и поэтому считают, что баран выступает вообще как ипостась Огня — света ([209], с. 100, 101).

Храм Сары-тепе имеет двоякое изображение навершия одной из алтарных колонн — голова барана и кабана, поэтому мы считаем, что в этом навершии воплощается дуалистическая идея Мира и Войны в образах мирного барана Агнца и неприступного мужественного Кабана.

Храм мог быть назван как именем бога Света, праведности и воинственности Митры, так и именем связанного с Митрой божества войны и победы Вертрагны ([209], с. 101), но скорее это храм Митры-бога воинов и скотоводов ([62], т. 1,2).

Особо интересно отметить сообщение Страбона ([387], кн. XI, гл. II, разд. 17) о соседней стране Мосхов, где находилось основанное Фриксом святилище Левкофеи, в котором не приносили в жертву барана. Страбон отмечает, что некогда это святилище было очень богато, но к его времени оно было разграблено и пришло в упадок.

В первом храме Баба-дервиша, где перед алтарной стенкой, окаймленной меандром и сплошь декорированной переплетением свастик, как уже говорилось выше, имеется невысокое сооружение, концы которого по краям загнуты в виде больших бычьих рогов. Таким образом, перед ритуальной стенкой, символически олицетворявшей солярное божество, было как бы темя гигантского божественного быка, а перед ними имелся алтарный очаг бога Огня (света). Следовательно, можно предположить, что храмы в Баба-дервише — это чертоги Митры — бога земледельцев и ремесленников, изображение быка часто было связано с культом земледельцев ([62] т. 5).

Интересна аналогия изваяний голов барана на колоннах алтаря храма Сары-тепе с головами баранов Южной Сибири, найденных близ Усть-Бирского чаатаса, и так называемого «Ахмарчинского барана», находившегося на кургане Верхне-Биджинском. На обоих изваяниях, высеченных из гранита и относящихся ко II тыс.до н. э., решенных в форме крупных стелл, имеются солярные символы в виде круга в круге или круга с точкой. Кроме того, у основания шеи на обеих зооморфных стеллах нанесены пламяобразные рисунки ([202] с. 84).Эти рисунки на изваяниях двух разных баранов, изображающие сочетание солярных символов и огня, говорят о том, что баран не только являлся олицетворением солнечного или лунного огня, а выступал по аналогии с храмом Сары-тепе вообще как ипостась огня (света).

В 1960 г. в Сары-тепе были обнаружены три помещения, в двух имелись остатки очаговых глинобитных сооружений ([313], с. 81 — 98), плановая композиция которых родственна алтарю первого храма в Баба-дервише.

Алтарное устройство этих храмов как художественно, так и символически перекликается с группой более ранних алтарных устройств из Анатолии в Чатал-Гуюке (реконструкция по Мелларту), где в одном храме над декорированной стенкой установлены три бычьи головы, а справа за алтарем баранья голова, все головы покрыты не то квадратными, не то ромбическими символами, между бычьими головами два полусферических налепа (символы Солнца и Луны). Слева на соседней стенке стилизованное изображение быка с громадными рогами ([108 а], с. 87).

На других храмах из Чатал-Гуюка темы быка, барана, оттисков ладоней символически переплетались ([108 а], с. 73, 74, 89). В храме Предков имеется одна большая бычья голова, расположенная недекорированной алтарной стенки, и рядом расположенные треугольником три бараньи головы. Рядом справа от алтаря на уровне с бычьей головой расположена была крупная баранья голова, обвитая змеей ([108 а], с. 73).

Почти все бычьи и бараньи головы храмов в Чатал-Гуюке завершаются кабаньим пятачком, а на стенной росписи из храма Охоты изображен гигантский кабан с бычьими рогами в виде полумесяца [Священный кабан с рогами в виде лунных серпов. Впоследствии он был вытеснен из областей Ближнего Востока ([1455а], с.28).]. Эти изображения говорят об аналогичном переплетении культов мирного барана Агнца, воинственного кабана и божественного быка, олицетворявшего часто культ земледельцев.

В Чатал-Гуюке обнаружены интересные иконографические амулеты, большинство из которых имеют сходство как с Баба-дервишскими, так и с Сарытепинскими: те же змеевидные спирали, переплетенные свастики, но имеются новые типы в виде сложного креста и трех фаз Луны ([108 а], с. 98). Мы считаем, что в основном эти храмы посвящены божеству, по культовой значимости, очевидно, близкому к Митре.

Мы считаем, что по устройству и композиции алтари Баба-дервиша и Сары-тепе имеют некоторое сходство с алтарями двух святилищ в Мецаморе — Армении, но ни символического декора, ни ритуальных скульптур, ни иконографических амулетов в этих памятниках не найдено.

Интересна параллель с алтарем храма в Ховле — Грузия. Двухплановая композиция его состоит из двух параллельно расположенных, разных по высоте стенок, на каждой установлены изваяния двух бараньих голов со свиными носами. Перед алтарем был невысокий полукруглый очаг ([432], с. 111, 114).

Близость двух храмов Митры — одного, посвященного в Баба-дервише мирным земледельцам и ремесленникам, и другого, в Сары-тепе — воинственным скотоводам и воинам, дает нам возможность предположить, что это были ворота Митры — Дар-и-Мир ([209], с. 99, 100), иными словами, ворота Мира и Войны [Ассоциация с воротами Мира и Войны, Дар-бандом (Баб-ал-Абваб), Банд-дар-и Баку и Дарьелом (Дарьяльские — Каспийские ворота ([60], с. 22).].

Все вышеперечисленные факты говорят о едином божестве, которому в них поклонялись [Несмотря на тщательный анализ материалов (письменных и археологических данных), наименование бога Митры считаем гипотетическим. Однако следует отметить, что К. В. Тревер, говоря о богах Албании, называет их Арамазда, Михр Митра, Анаита [410].].

Приподнятость всех алтарей на один или несколько уступов от пола и богато декорированные алтарные стенки (преграды) легли в основу решений христианских раннесредневековых и средневековых алтарей и их преград в церквах Закавказья и всего христианского Востока.

3. Архитектура городов-крепостей и цитаделей древнего Азербайджана

Своеобразна и самобытна архитектура оборонительных сооружений древнего Азербайджана. Обладая многими характерными архитектурно-планировочными и объемно-пространственными особенностями, присущими фортификационным сооружениям Азербайджана, они, несомненно, имели много черт с оборонительными сооружениями стран Древнего Востока.

Интересную и своеобразную группу таких сооружений представляли собой города-крепости и цитадели древней Нахичевани, расположенной в юго-восточной части Азербайджанской ССР. Неся в себе много общих черт, архитектура каждой крепости и цитадели в разных районах республики была своеобразна и индивидуальна.

На рубеже энеолита и эпохи бронзы характерны относительно долговременные поселения, где отдельные купольные круглые в плане односемейные дома стали заменяться многокомнатными крупными домами наземного типа. Планировка их была решена в виде то круга диаметром от 21 до 50 м ([191], с. 492; [306], с. 63, 69), то прямоугольника длиной до 20 м при ширине 8 — 9 м и более ([34], с. 54; [168], с. 147, 173). В одной части этих домов помещались люди, а другая сторона служила для содержания скота, в особенности молодняка, в зимнее время. Постепенно скот стал мерилом и символом богатства, а вместе с тем и с социального значения его владельцев.

С возникновением кочевого животноводства ценность скота еще больше возросла, умножились случаи его похищения и столкновения из-за пастбищ. Все эго вызвало необходимость укрепления общественной организации, сильно повысив роль и значение военного дела ([34], с 5, 6; [67], с 9), что, в свою очередь, вызвало необходимость создания укрепленных поселений, отдельных цитаделей и, наконец, городов крепостей. Так из крупных многокомнатных жилых домов с внутренними двориками стали возникать небольшие цитадели, а впоследствии и крепости.

Древняя Нахичеванская земля богата фортификационными сооружениями, которые долгое время оставались вне поля зрения исследователей.

Наиболее древним из пока нами изученных является город-крепость Нарынгала в Кюль-тепе-2, расположенный в 12 км к северу от г. Нахичевани, рядом с сел. Юхары Узун-оба, у слияния рек Нахичеван-чай и Джагри-чай ([23], с. 30, р. 4). Это пока единственная на территории Закавказья крепость с четырехугольными башнями, относящаяся к эпохе средней бронзы (конец III — на II тыс до н. э.) ([22], с. 443, 444). Археологами обнаружены остатки мощных крепостных стен, ограждающих территорию, равную 2 га. Вокруг крепости был раскинут крупный город, по устной легенде, передаваемой стариками окрестных сел, бывший некогда старой Нахичеванью [Второй горизонт крепостных стен Кюль-тепе-2 на основе радиоуглеродного анализа, выполненного в Ленинграде 14 января 1976 г., датируется: 3750±80 лет (Д. А.).]. Эта крепость полностью отличается от многих оборонительных сооружений, обнаруженных на этой земле. Во-первых, она возведена из глиносырцовых кирпичей на каменном фундаменте. Стены не имеют углов, а слегка закруглены, почти на каждом повороте имеются мощные прямоугольные башни. Внутреннее пространство крепости разделено стенами на несколько отсеков для лучшей обороны, в случае захвата противником какой-либо части крепости ([60], с. 17). В отдельных местах к крепостным стенам примыкают с внутренней стороны крупные сооружения, одно из которых было мастерской гончаров, где обнаружена богатая расписная керамика ([23], т. 1 — 3).

На основе планов крепости и отдельных ее частей, а также множества фотографий, подробно освещающих любые уголки этого древнего сооружения, мы постарались восстановить внешний облик крепости Кюль-тепе-2, составив эскиз ([23], с. 30), который показал, что она, несомненно, имела общие черты с многими оборонительными сооружениями Кавказский Албании, Каспианы, с месопотамскими — Тель-эс-Савван, с Хеттскими и Сиро-Хеттскими крепостями. Черты сходства усматриваются также с сооружениями Малой Азии (Хатту-шаш, Тель-Халаф, Сам'аль, Керхемыш, Мегидо, Иерихон), более поздними Урартскими крепостями в древней Армении — Тейшебаини, Арагац, Эребуни (Арин-берд), с крепостями Грузии, Мидии и др. Кроме того, прослеживаются взаимовлияния со многими среднеазиатскими замками и крепостями ([133] с. 232 — 236, 242 — 244; [54], с. 11).

О правильности наших графических прогнозов в области реконструкции и восстановления не полностью раскопанных сооружений, а следовательно, создания правильного облика древних произведений архитектуры, может свидетельствовать чертеж плана крепости Кюль-тепе-2, исполненный нами по материалам раскопок 1972 — 1974 гг.

На этом чертеже нами были нанесены предполагаемые, еще не раскопанные части крепости с указанием мест расположения двух прямоугольных крепостных башен. Раскопки 1975 г. полностью подтвердили наши предположения. Стены и башни почти точно находились на указанных нами местах, только между двумя башнями, примерно в центре, были обнаружены еще одна прямоугольная башня и расположенные перпендикулярно к крепостной стене две параллельные стенки длиной около трех метров, служившие, видимо, укреплениями ворот этого крепостного города.

В результате новых раскопок открылась часть восточной и северной стен крепости, сравнительно хорошей сохранности. Высота сохранившейся части северной стены 2,6 м, толщина 2 — 2,3 м. Фундамент стен был сложен из булыжника на глиняном растворе, а цоколь из трех рядов плоских камней, на которых покоилось основное тело крепостной возведенное большими сырцовыми кирпичами из глины и соломы (38х38х11 см; 40х40х12 см; 42х42х12 см). В северном закругленном углу была расположена четырехугольная в плане башня высотой сохранившейся части 7 м, шириной 2 м. Башня внутри крепостной стены укреплена контрфорсом, рядом с ним имелся вход в нее шириной 2 м. Учитывая, что нижняя часть стены в настоящее время насыплена примерно на три-пять метров, при фундаменте глубиной до 2м, можно предположить, что общая высота крепостной стены была не менее 10 м ([22], с.444) а скорее всего выше. В плане крепость Кюль-тепе-2 представляла собой вытянутый пятиугольник с четырьмя закругленными углами. Все ответственные участки стен и входные ворота были усилены вкраплениями прочных крупных камней, вошедших в кирпичную кладку этого сооружения. Древний зодчий этим приемом добился одновременно большей прочности и архитектурно художественной выразительности.

Изучая материалы камеральных работ и фотографии мы обратили внимание на крупные камни, аккуратно лежащие с внешней стороны развалин по всему периметру стен. Это навело нас на мысль, что если древний зодчий так широко использовал прочный камень для усиления стен, то не исключена возможность что им были уложены крупные каменные глыбы по верхнему парапету для защиты обороняющихся воинов. Иными словами, это были первые мерлоны, которые впоследствии, на более поздних крепостях, приняли определенную архитектурно-художественную форму, став не только фортификационным, но и декоративным элементом крепостных стен ([52], с. 52; [239], с. 52).

В середине II тыс. до н. э., на город-крепость Кюль-тепе было совершено нападение. Следы пожара хорошо прослеживаются, особенно у северной башни. Впоследствии обитатели этого города построили на расстоянии 10 м параллельно восточной стене вторую крепостную стену, характер кладки которой ничем не отличался от первой ([22], с. 444). Вся крепость, возвышаясь на сравнительно невысоком холме, представляла собой очень внушительное и впечатляющее оборонительное сооружение.

На горе Гара-тепе, расположенной на левом берегу Арпачая, вблизи сел. Улья-Норашен, во II тыс. до н. э. был построен сильно укрепленный город-крепость Оглан-гала. По нашему предположению, это был древний город Шарур, раскинувшийся на площади, примерно равной 40 га ([66], с. 66).

Своеобразным, очень сложным градостроительным и фортификационным сооружением явилась эта крупная крепость, имевшая, как показывало археологическое исследование, две цитадели. Она обследована частично, раскопки продолжались летом 1975 и частично в 1976 г. Археологические исследования этого города продолжаются, так как пока почти не исследована та часть города, где некогда возвышалась его вторая цитадель.

Внимательно изучив археологические материалы, план исследованной части и большое количество фотографий этого города, мы постарались на основе визуального обследования несколько продолжить его план и с учетом всех указанных материалов разработать эскиз, который, по нашему мнению, сможет создать пока лишь предварительный его образ. Несмотря на предварительный характер эскиза, перед нами предстает во всем величии сложное фортификационное сооружение неприступного города-крепости, стены которого решались с оборонительной точки зрения смело, умно и логично. Множество выступающих и втопленных участков стен создавали конструктивно продуманные и архитектурно-живописные решения. Стены трактовались отдельными террасами, по краям которых имелись выступы, позволявшие легко поражать наступающего противника. Северная и северо-западная стороны крепостных стен завершались двухъярусными башнями, представлявшими в плане два ряда соединенных двух трехчетвертных окружностей. Какая из них была ниже, пока не уточнено, но в эскизе реконструкции, учитывая террасовидные системы стен, мы решили их также в виде террас. Стены башни сложены из очень крупных квадров, уложенных параллельными рядами и тщательно пригнанных друг к другу. Высота сохранившейся части стены 3 м. Диаметр внешней башни 12 м, а внутренней — 7,8 м.

Город был защищен прочными крепостными стенами. Северная стена длиной 192 м, длина сохранившегося укрепления восточного склона достигала 120 м, а западного — 178 м. Южная стена крепости в настоящее время разрушена ([66], с. 68). Кладка крепостных стен велась слегка отесанной крупной квадровой кладкой, отдельные квадры достигали почти 3 т веса.

На самом возвышенном месте города была возведена первая и более крупная цитадель в виде правильного прямоугольника площадью 3400 м2. Высота сохранившихся частей ее стен равна 2,0 — 2,5 м. Участок, на котором возведена цитадель, был укреплен с запада четырьмя стенами длиной 80 — 100 м и толщиной около 1 м. Расстояния между ними, решенные в, виде трех террас, доходили до 10 м. С восточной стороны подступы к участку преграждали также четыре стены несколько меньшей протяженности, чем с восточной, также создававшие три террасы шириной 2,5 — 3,0 м. К самой цитадели с востока примыкают две стены в виде двух террас, расстояние между которыми равно 2,5 м. Ко второй террасе стен цитадели примыкали предвратные укрепления в виде бастиона и крупной башни «Гюлля-донжон». На участке цитадели в трех местах обнаружены остатки прекрасно сохранившихся круглых колонн с базами из белого камня отличной обработки диаметром 1,2 м. Видимо, в этом сооружении имелся колонный зал, позволяющий указанную цитадель отнести к сооружениям дворцового типа ([66], с. 70, р. 4, 5).

Юго-западнее первой цитадели, на соседнем холме, была возведена вторая цитадель, тоже прямоугольного очертания в плане и защищенная несколькими рядами заградительных стен, образовавших ряд террас вокруг этого сооружения. Таким образом, в одном городе- крепости были созданы две цитадели, одна — дворцового типа была резиденцией вождя одного из крупных племен древнего Азербайджана, а другая — служила чисто оборонительным целям и была последним убежищем, где, в случае взятия города, можно было отсидеться в ожидании помощи.

Интересны прослеженные нами параллели между крепостью Оглан-гала и другими крепостями древней Нахичевани, а также особенно Хеттской и Сиро-хеттской крепостной архитектурой ([133], с. 241 — 216).

К крупным городам-крепостям типа Оглан-гала относится древняя крепость Газанчи (II — I тыс. до н. э.), занимавшая площадь, равную 40 га. Этот город, расположенный на высокой горе, решен по аналогии с Оглан-гала методом террасирования крепостных стен, но от него, сожалению, в настоящее время остались лишь фундаменты и небольшие участки бывших крепостных стен. После того, как нами совместно с археологами будет составлен план всего сооружения, мы сможем взяться за реконструкцию, которая будет создана как синтез всех замков и крепостей Нахичеванской АССР.

Кроме городов крепостей на земле древней Нахичевани имелся целый ряд крепостей, чаще всего построенных на высоких труднодоступных горах. Одной из таких была, расположенная к северу от Кюль-тепе-2 на правом берегу Джагричая у сел Пайыз Чалхан-гала, крепость Чалхан-гала (III — И тыс до н. э.) ([22], с 444), возведенная на вершине горы, где она пересекала всю доступную часть склона — от обрыва до обрыва. Жилая и служебная часть территории с севере востока и северо-запада была защищена неприступным обрывом и стены там не были возведены. Крепостные стены возводились из крупных каменных глыб, местами циклопической, а порой крупной квадровой кладкой.

Изучая и сравнивая архитектуру многих крепостей и цитаделей Азербайджана, древнего и раннесредневекового Востока, мы постарались уточнить закономерности их построений и на этой основе выявить как архитектонику, так и характерные эстетические и фортификационные особенности крепостей Нахичевани. На основе проделанной работы проследили несомненные генетические связи архитектуры Азербайджана с зодчеством многих стран Древнего Мира, что помогло нам создать эскизы реконструкции крепости Чалхан-гала.

Видимо, древний зодчий-строитель этой крепости или не знал стеновых башен-контрфорсов или, учитывая большую толщину каменных стен (3,0 м) и зная по опыту, что стены, построенные на скалах, и без контрфорсов будут достаточно прочными, счел их лишними. Сте¬на крепости решена в виде вогнутой дуги общей протяженностью около 430 м. Единственные ворота шириной 3 м были расположены в северо-западной части крепостной стены, возведенной из крупных каменных глыб. Стены в виде отдельных отрезков 18 — 27 м то выступают, то втапливаются, создавая двухметровые выступы, с которых было удобно вести боковую оборону. Небольшие отрезки выступающих стен говорят, что они продиктованы убойной силой стрелы 25 — 30 м. Толщина стен указывает, что по верху, очевидно, имелся парапет, на котором устанавливались через определенное расстояние необработанные глыбы камня, видимо, также являвшиеся подосновой возникновения впоследствии аккуратно и художественно выполненных мерлонов, наблюдаемых нами на многих крепостных стенах. В юго-восточном углу крепости имеются остатки трех помещений, конструктивно связанных с крепостной стеной, но отделенных друг от друга швом, составляющих как бы два здания из одной и двух комнат, по нашему мнению, западный объем представлял собой башню, одно помещение имело подсобное назначение, а его крыша могла служить площадкой, где находились защитники крепости. На основе разработанных вариантов и сравнительных анализов был составлен эскиз реконструкции крепости Чалхан-гала. Это была, видимо, неприступная крепость, представлявшая собой тип глубоко продуманного оборонительного сооружения, бывшего одновременно образцом высокохудожественного произведения архитектуры.

Интересна по планировке и своеобразна по архитектуре расположенная на левом берегу Нахичеванчая у сел. Вайхыр-Гявур гала, цитадель Вайхыр-Гявур-гала ([22], с. 444) (II и начало I тыс до н. э. ), занимавшая небольшую площадь, равную 2 га, и представлявшая в плане неправильный шестиугольник. Южный втопленный угол завершен надвратной башней, с воротами шириной 5 м, решенными в виде свода протяженностью 6,5 — 7 м. Наибольшая опасность, видимо, ожидалась с западной стороны цитадели и ее продолжения северо-западной стены толщиной в 3 м (дальше пока не раскопанной), остальные стены приняты толщиной 2,5 м. Восточная стена закреплена тремя прямоугольными башнеобразными выступами шириной 5 м, которые, благодаря втопленности отдельных участков стен, выступают то на 2,5 м, то на 5 м на расстоянии 30 и 20 м друг от друга. Северо-восточная часть быта ограждена естественными скалами, местами лишь усиленными человеком. На территории цитадели пока обнаружено одно прямоугольное здание 9x5 м невыясненного назначения, возможно, дом вождя. Реконструкция Вайхыр-Гявур-гала показала, что вся цитадель представляла собой компактную композицию, расположенную на скалистой вершине, живописно продолжая силуэт горы. Высокие стены, укрепленные надвратной башней и тремя прямоугольными выступами, бывшими предшественниками стеновых башен с бойницами, сливными желобами и грубыми, слегка отесанными мер- лонами расположенными по всему периметру стен, представляли собой хорошо продуманное фортификационное сооружение, неприступную цитадель древнего правителя вождя.

На территории Нахичевани имелся еще целый ряд городищ, укрепленных поселений ([64], с. 34), крепостей, таких, как Карабаглар, Маккыз-гала, Галаджук (30 га), Алинджа-гала, основные сооружения которой расположены на ступенчатых скалистых склонах горы и др. Алинджа-гала состояла из двух больших ярусов, сообщающихся между собой труднопроходимой тропой. Второй ярус крепости, расположенный на более высоком уровне, общей площадью 800 м2, назывался Шахтахты (Трон царя). В Шахбузском районе в 17 км к востоку от г. Шахбуз около сел. Кюлюс на склонах и вершине горы Гара-даг в 1976 г. обнаружены крепость и некрополь II — I тыс. до н. э. Крепость имеет в центре цитадель и окружена террасообразными стенами ([66], с. 74).

Развалины города-крепости Оглан-гала впервые, еще в тридцатых годах, были зарисованы на основе визуального обследования с уточнением некоторых основных размеров, что позволило создав ее эскизный план. Крепость была названа Баш-Норашен и, как ее описывали тогда, она была окружена двумя рядами оборонительных стен. Расположенную внутри стен вершину горы венчала цитадель ([413], с 18, 19).

Археологические изыскания в этом древнем городе и подробные обмеры, проведенные В. Г. Алиевым, позволили нам создать вышеописанный проект реконструкции.

Таким образом, обнаруженный более пятидесяти лет тому назад древний город благодаря нашей реконструкции смог войти в архитектурную науку, как свидетель большого строительного и фортификационного мастерства древних зодчих азербайджанского народа. Интересна параллель, которая напрашивается, с крепостями Месопотамии, где внутри их часто возвышался искусственной горой зиккурат, на вершине которого всегда возводился храм. Примером может служить крепость Тель-эс-Савван и многие другие.

Крепостные стены города Оглан-гала, возведенные циклопической кладкой, сохранились не выше трех метров, верхняя часть их, видимо, возводилась из кирпича-сырца ([413], с. 18, 19), как это обычно имело место в стенах Мидийских и Урартских крепостей, с которыми эти сооружения имеют ряд сходных черт.

В Казахском районе на холме у Дидиванского водохранилища хорошо сохранились большие участки оборонительных стен крепости Дидиван-гала, сложенные из крупных каменных квадров. Эта крепость площадью 8 га была ограждена то выступающими, то втопленными участками стен, которые в сочетании с полукруглыми башнями создавали мощную и развитую фортификационную систему. В юго-восточном углу крепости хорошо сохранилась круглая, в форме усеченного конуса, оборонительная башня «Гюлля-донжон», относящаяся, видимо, к раннему средневековью и имеющая много общего с башней на иранском берегу Аракса в районе Худаферинского моста. Пока в этой крепости не проводились археологические раскопки и мы по аналогии примерно датируем ее второй половиной I тыс. до н. э.

В Казахском районе имеется множество оборонительных сооружений — крепость Аскипара, видимо, ровесница Дидиван-гала, целый ряд сигнальных и боевых башен. Хочется остановиться на квадратной в плане боевой и сигнальной башне, возведенной из прочного камня и обожженного кирпича. На одном из углов башни имеется глубокая ниша, в которой зажигался огонь, отражающийся от побеленных сферических поверхностей ниши и приобретавший необходимую направленность и яркость. Архитектура башни с ее кирпичными поясами, мерло- нами и бойницами имеет живописный вид, хорошо вписавшись в окружающий ее ландшафт. Внутренние перекрытия этажей разбиты и если их не реставрировать, то этому сооружению грозит полное разрушение.

В Нагорном Карабахе, древней албанской земле Арцах ([327 а], с. 155, 156) в 8 км от г. Гадрута обнаружены развалины албанской крепости. В настоящее время удалось обмерить лишь часть оборонительных стен, одну круглую башню диаметром 7 м и две полубашни диаметром 7 и 12 м. Общая протяженность обмеренных стен равна 160 м при толщине 3 м. Стены возводились циклопической, а местами крупной квадровой кладкой. На территории крепости обнаружены круглые и овальные жилые и хозяйственные постройки, говорящие об очень древних временах возникновения поселения на данном холме, которое впоследствии превратилось в исследуемое крепостное сооружение.

Крепостным сооружениям Апшерона посвящены самостоятельные разделы.

В Куткашенском районе, вблизи селения Чухур-Кабала, занимая обширную возвышенность, сохранились развалины городских сооружений, которые относятся к бывшей столице Кавказской Албании, древней Кабалаке или Хавале, городу Кабала, о котором упоминали Плиний Секунд и Птолемей [Плиний Секунд называл Кабалаку главным городом Албании. Среди 29 городов и селений Албании упоминаемых Птолемеем, до нашего времени сохранилось только название Кабалы — Хавала ([313] с. 40 - 42).]. Город-крепость Кабала граничил с востока с Джоурлучаем. Как гласят арабские источники «Кабала — укрепленный город, река вне городских стен...». В городе имелись благоустроенные бани, караван-сарай, рынки и водопровод ([455 а], с. 117). Город с севера имел естественные преграды в виде обрывистого оврага. Искусственный ров глубиной в двадцать метров разделял территорию Кабалы на две части — Сельбир и Гяур-галасы. Сельбир, имеющий форму неправильного пятиугольника, кроме южной стороны, был защищен мощными крепостными стенами с башнями; две башни фланкировали ворота, которые обнаружены в северной стене. Менее защищенная природными условиями южная сторона города — Гяур-галасы была укреплена мощной и развитой фортификационной системой. Хорошо сохранившиеся крупные фрагменты крепостных сооружении ярко свидетельствуют о их высоких защитных качествах, а также о развитии крепостных стен, которое шло от редко расставленных первоначально прямоугольных (Кюль-тепе-2, Оглан-гала. Дербент) к крупным, сильно выступающим цилиндрическим в крепости Кабала ([148], с. 25 — 26). Стены повторяют очертание местности, как бы подчеркивая абрис силуэта (Чалхан-гала, Оглан-гала, Чирах-гала). Поверхность фасадов отличалась фактурой и приемами кладки от стен, возведенных из сырцового кирпича, в отдельных случаях укрепленных каменными глыбами (Кюль-тепе-2, Кабала и др.), и от каменных квадр в Чалхан-гала, Оглан-гала, а позже от более аккуратно отесанной кладки в гг. Атеши Багуан и Дербенте.

На участке Гяур-галасы полукруглые в плане башни решены значительно чаще, не превышая расстояние 20 — 25 м, а между башнями, фланирующими городские ворота, оно равно 20,5 м, что давало возможность создания более плотного обстрела. Крепостные стены на этом участке вместо обычных трех метров приняты толщиной в четыре метра. Стены возводились из квадратного обожженного кирпича на каменном фундаменте из хорошо отесанных камней. Мощность и размеры стен города Кабалы напоминают древние города-крепости в Нахичеванской АССР — Оглан-гала, Вайхыр-Гязур-гала, Чалхан-гала (II — I тыс. до н. э.) и более поздние грандиозные укрепления — дербентские, гильгильчайскне, бешбармакские и другие оборонительные сооружения эллинистического и раннесредневекового Азербайджана (нач. I тыс. до н. э. — I — IV вв. н.э.).

В Шемахинском районе на горных вершинах древнего Ширвана раскинулся крупный комплекс Кале-и-Бугурт, состоящий из крепости с цитаделью, оборонительных башен — гюлля, наблюдательных и сигнальных башен. Кроме того, на соседней вершине имелась отдельная цитадель, называемая в народе Гыз галасы (Девичья крепость), защищавшая подступы к основной крепости.

Хорошо сохранившиеся большие фрагменты крепостных стен, башен и двух цитаделей, возведенных квадровой кладкой, наглядно свидетельствуют о высоком уровне военно-строительного искусства. Весь комплекс, созданный в раннем средневековье, видимо, возник на основе отдельных оборонительных укреплений, относящихся к более древним временам.

В Кедабекском районе сохранились величественные руины мощного оборонительного комплекса — крепости «Кёр-оглу», расположенной на труднодоступной горной вершине. Круглые в плане башни, в форме усеченных конусов, являлись основой фортификационного решения этой крепости. Множество бастионов и стен, расположенных террасами, усиливали ее обороноспособность и неприступность, одновременно придавая архитектурно-художественную выразительность этой совершенно своеобразной крепости. Кладка стен велась относительно небольшими отесанными каменными квадрами. Датируется она ранним средневековьем, а функционировала до XVIII — XIX вв.

На основе проделанного исследования мы можем предположить о появлении в Закавказье в начале II тыс. до н. э. раннегородской цивилизации с высоким уровнем производства и интенсивными торговыми связями.

Вышесказанное подтверждается тем, что на Апшероне были известные Древнему Востоку нефтяные промыслы, возникновение которых, по-видимому, можно отнести ко II тыс. до н. э. ([56], с. 14; [162], с. 80). Апшеронский полуостров был богат также поваренной солью, а нефть и соль, несомненно, служили предметом интенсивной торговли, тем более что Апшеронский полуостров был одним из перевалочных пунктов древнего караванного пути из стран Ближнего Востока через Каспийские (позже Албанские) ворота ([60], с. 12) к северным степям. Кроме того, недавно были обнаружены в Нахичеванской АССР древние соляные копи конца III — нач. II тыс. до н. э., находившиеся на глубине 150 м, в которых по подсчетам специалистов было добыто 12 тысяч тонн соли, несомненно, служившей предметом международной торговли. Это предположение подтверждается тем, что в районе Нахичевани и на яйлаге Батабат обнаружены следы древнего караванного пути, проходившего через ущелье параллельно р. Нахичеван-чай. Затем он, перевалив через яйлаг Батабат спускался к Зангезуру ([66] с. 74, 75) и далее.

Наличие раннегородской цивилизации в начале II тыс. до н. э., о которой говорит большое количество укрепленных поселений, городов-крепостей, отдельных цитаделей, пусть примитивные, но известные на Востоке нефтяные промыслы, крупные подземные соляные копи и древние караванные пути свидетельствуют о том, что земля древних азербайджанцев — каспиев и албан была местом, где на протяжении тысячелетий складывались и развивались самобытные образцы архитектуры и искусства, о чем повествуют все еще величественные развалины оборонительных сооружений, гордо застывших на высоких неприступных горах.

4. Пути развития круглых и прямоугольных в плане храмов Азербайджана

С глубокой старины в стране древних каспиев и албан, на территории современного Азербайджана возникали поселения из круглых в плане жилых, общественных и культовых сооружений ([51], с. 4, 5). Пройдя длительный путь развития, древние жилые дома, в которых на заре человечества зародились микрокультовые ячейки — первые очаги поклонения людей того времени, постепенно превращались в чисто культовые, часто круглые в плане сооружения ([51], с. 11, 12). Эти культовые постройки явились основой возникновения множества храмов и мемориальных сооружений языческой, христианской и исламской религий.

Первая часть настоящего раздела посвящается круглым в плане культовым сооружениям, выявлению глубоких корней их возникновения и взаимовлияния на территории Закавказья. Исследование проводится на примере трех круглых в плане храмов Кавказской Албании, относящихся — один к античному времени, а два к раннему средневековью, построенных в Куткашенском, Кахском и Закатальском районах Азербайджанской ССР ([61], с. 3 — 17).

Круглый храм на Килисадаге (диаметр 12,4 м) у сел. Беюк-Эмили, судя по выявленной археологами цокольной части, остаткам стен и колонн, представлял собой центрально-купольную, ротондообразную двухъярусную композицию. Наружная плоскость стены трактована в виде неравностороннего двенадцатигранника, а внутренняя — в виде круглого цилиндра диаметром 10,4 м. Второй внутренний круг диаметром 8,4 м имеет высоту 0,40 м, ширину 1,0 м. Это был круглый стилобат для восьми каменных колонн, которые поддерживали барабан второго яруса с куполом. Круговой обход перед внутренним кругом имел однометровую ширину ([117], с. 487, 488). Главный портальный вход был расположен на основной композиционной оси храма со стороны западного фасада, два боковых входа вели с северной и южной сторон. У храма на восточном фасаде имелись два симметрично расположенных круглых в плане придела с внутренним диаметром равным 2,3 м, служивших, видимо, святилищами двух богов — возможно, Ахура Мазды и Митры ([57], с. 4).

Здание храма и его апсидообразные приделы покоились на двухступенчатом стилобате. Стены храма сложены из чистотесаного серовато-белого камня (пуч-даш) размером 30х60 см.

На основе изучения археологического материала и наших эскизов реконструкций как внешних фасадов, так и интерьера, считаем, что храм на горе Килисадаг является одним из очень ранних дохристианских памятников архитектуры Кавказской Албании, датировку которого можно примерно отнести ко II — III вв. н. э. Отдельные исследователи на основе двух выкопанных больших камней с высеченными на них крестами считают, что это памятник раннехристианской эпохи ([117], с. 488), но архитектурно-композиционная и планировочная структура его указывает на то, что это дуалистический храм, который впоследствии мог использоваться, а возможно, и переделан под христианскую албанскую церковь, давшую название горе, на которой она была возведена [Килисадаг — это церковная гора (Храмовая гора) или гора Храм, аналогично божественной горе — Джингир-даг в Кобустане (таблица 4) (Д. А.).].

Реконструкции здания храма изображают двухъярусную ротонду, у которой цилиндрический барабан второго яруса перекрыт крутым ложным куполом с отверстием в центре. Два апсидообразных придела были круглыми, а ложная граненность их наружных фасадов создавалась парными валиками, придающими им более стройный и парадный вид, по верху они, возможно, завершались небольшими капителями. Три центральные грани приделов, судя по аналогии с другими памятниками, имели узкие окна, а шесть граней основного объема здания, согласно нашей реконструкции, видимо, имели прямоугольные окна, перекрытые каменной плитой с ложной аркой. Двери трех выступающих порталов были перекрыты так же каменными плитами с ложной аркой, но декорированной волнистым узором и двумя розетками.

Нами исполнены два варианта реконструкции храма на Килисадаге. Первый и второй варианты в объемно-пространственном решении совершенно идентичны и отличаются друг от друга лишь решениями порталов и количеством окон на нижнем основном объеме и в двух круглых приделах.

Порталы первого варианта решены в виде портика, каменные козырьки или небольшие фронтоны которого опирались на стенки, обрамленные трехчетвертными колоннами с базами очень пластичного и своеобразного рисунка. Форма капителей, к сожалению, неизвестна, так как не сохранились их детали или обломки.

Порталы второго варианта решены в виде неглубоких полуциркульных сводов, обрамленных трехчетвертными валиками, опирающихся на уже описанные базы, вертикальная часть валика завершается капителью, на которую зрительно опирается его арочная часть. Такие полуциркульные порталы более распространены в культовой архитектуре Закавказья ([87], т. 2, 9,
14, 16).

В первом варианте приделы, так как размеры их малы, освещаются одним узким окном, а во втором, по аналогии с Мамрухским храмом, имеющим почти такие же приделы, — тремя окнами. В первом варианте напротив главного входа по основной композиционной оси здания имеется окно, а во втором, так как этот храм, по нашему мнению, был возведен еще в эпоху языческой религии, окно отсутствует, ибо перед этой центральной стеной мог быть установлен алтарь или жертвенник. Узкие окна цилиндрического барабана второго яруса были перекрыты, видимо, полуциркульными арочками. Интерьер храма, по всей вероятности, был декорирован дуалистическими символами двух богов и их фарнов. В декоре как интерьера, так и экстерьера, согласно археологическим данным, применялась цветная обыкновенная и поливная керамика.

Второй круглый в плане храм возле сел. Мамрух Закатальского района Азербайджанской ССР был обнаружен и обмерен в 1974 — 1975 гг., далее дообмерен в 1982 и 1984 гг. [Храм был обмерен автором в 1974 — 1975 гг., а дообмерен доктором архитектуры Ш. С. Фатуллаевым и канд. архитектуры Г. Г. Мамедовой в 1982 и 1984 гг.] Руины когда-то величественного храма находятся на вершине горы Арматай в густом лесу, который пророс среди этих живописных развалин. Сохранились апсида, два придела, часть северного входного портала и два внутренних пилона [Материалы по Мамрухскому храму были опубликованы автором в 1976 г., а Г. Г. Мамедовой — в 1985 г.]. Р. Меписашвили и В. Цинцадзе очень правильно сказали по поводу развалин одной из грузинских церквей: «Нельзя без горькой обиды глядеть на эти камни с жадно прорастающей сквозь них травой, на эти уцелевшие на месте, но готовые рухнуть части стен и сводов, на фрагменты, покрытые прелестной резьбой, рассыпанные по земле» ([287], с. 58).

Храм в Мамрухе, первоначально посвященный божественной триаде Митре, Ахура Мазде и Анахите (Беспредельному Свету — собственно Небу, Солнцу и Луне), представляет собой более сложную композицию. Он также решен с тремя входами, в виде сильно выступающих порталов, служивших своего рода контрфорсами, поддерживающими внешнюю круглую стену, на которую приходились силы распора от подкупольного барабана, покоящегося на четырех внутренних сегментообразных пилонах. В восточной части храм имеет глубокую алтарную апсиду, расположенную по главной композиционной оси здания, по обеим сторонам которой находились два придела — святилища и небольшие кельи при двух боковых входах.

Архитектура Мамрухского храма решена уже в местных албанских формах, более развито и сложнее, чем храм бога Митры на Килисадаге [Реставрация Мамрухского храма по Д. А. Ахундову и Г. Г. Мамедовой.]. Относится он к III — IV вв. н. э. ([71], с. 28).

На внутренних четырех пилонах покоился верхний неравносторонний восьмигранный барабан, перекрытый граненным куполом или шатром, возможно, несколько криволинейного очертания. На четырех больших гранях барабана имелись по три узких арочных окна. Полуциркульная апсида, шириной 3 м, была одной высоты с двумя круглыми приделами и покрашена в красный цвет. Приделы и апсида имели три узких полуциркульных окна. Первый ярус, состоящий из двух приделов с кельями, главной апсиды и трех входных порталов, явился основой, на которой впоследствии стали возникать тетраконхи — композиция из четырех апсид, расположенных крестообразно друг против друга. Круглый цилиндр основного и граненый барабан второго яруса имели более часто расположенные окна. Внутренность храма, несомненно, была богато расписана на религиозную тематику, о чем свидетельствуют остатки росписей на штукатурке.

Ввиду большой нагрузки от купола на пилоны последние разгружались на уровне кровельного перекрытия, передававшего распорные нагрузки на основной барабан храма. Два придела с кельями, центральная апсида и три портала, в свою очередь, воспринимали нагрузки от цилиндрического объема основного молельного зала и создавали жесткую пространственную систему. Общий диаметр здания равен 18,8 м Описанная инженерная зрелость говорит о том, что строителям, которые возвели Мамрухский храм, было под силу создание сложных пространственных систем.

Храм близ. сел Мамрух в композиционном отношении, как видно по эскизу реконструкции, является как бы промежуточным между Килисадагским и Лекитским храмами. В нем нет еще тетраконха, но уже имеется самостоятельная алтарная апсида, по бокам которой расположены два придела, а внутри появились четыре пилона, на базе которых впоследствии возник тетраконх ([61], с. 6 — 10, р. 2 а, б, 5 а, б).

Если в Лекитском храме внутренние колонны, установленные перед тремя входными дверями, прикрывали святилище храма, то в Мамрухском два пилона прикрывают собой двери, ведущие в приделы, расположенные по обеим сторонам центральной апсиды. Это пережиток, сохранившийся в архитектуре христианского храма еще от зороастрийской или митраизской религий. За пилонами проходит общий для всех рассматриваемых нами храмов круговой проход. Объемное решение этого храма имеет некоторые общие черты с армянской церковью в Гагикашене, относящейся к IX — XI вв. ([301], с. 70 — 72).

На основе анализа планировочной и объемно-пространственной структуры Мамрухского храма мы приходим к выводу, что он возведен после Килисадага, но до Лекита. Возможно, археологические раскопки этого храма внесут определенные коррективы в его датировку.

Третий, Лекитский круглый в плане храм находился на расстоянии одного километра от сел Лекит Кахского района Азербайджанской ССР.

Храм был возведен над лесистым обрывом, оползни которого разрушили восточную стену и его приделы.

В конце прошлого века этот храм был обнаружен, но лишь в 1940 г. его частично реставрировали и расчистили ([79], с. 27; [301],c.62).

Архаические приемы строительной техники, несколько более примитивные, чем в Кумской базилике, относящейся к V в. н. э. и расположенной в том же районе, позволяют учесть мнение ряда исследователей, относящих храм в Леките к концу V и началу VI в н. э. ([413], с. 52; [203], с. 259), и постараться уточнить дату возникновения исследуемого храма.

В свое время П. Барановский высказал мнение, что храм в Леките выстроен значительно ранее, чем Звартноц, относя время его возведения к V — VI вв. н. э. и трактуя его как один из памятников, предшествовавших Звартноцу и явившихся основой формирования в Закавказье зданий этого типа ([79], с. 32, 33). В то же время правильное мнение П. Барановского было воспринято отдельными исследователями как гипотеза, с которой они не желали соглашаться. Сомнения эти высказываются и в наше время ([301], с. 63; [453], с. 227).

В настоящее время обнаружен круглый, как нам представляется, дуалистический храм на горе Килисадаг у сел. Беюк-Эмили ([117], с. 487, 488), II — III вв. н. э. и монастырский храм, огороженный оборонительными стенами у сел. Мамрух Закатальского района Азербайджанской ССР, который на основе исследования предположительно датируется нами III — IV вв. н. э. Огороженный участок представляет собой небольшую монастырскую крепость, стены которой укреплены полукруглыми и круглыми башнями диаметром 3 м. Стены толщиной в 1,0 — 1,4 м возведены из прочных камней и сохранились на высоту 2 — 3 м. На территории монастыря имеются остатки ряда сооружений, обнаружены гончарные водопроводные трубы и два крупных кюпа (кувшина) глубиной 3,5 — 4,0 м, шириной 2,0 м, с горловиной размером 0,8 м.

Сходство архитектурно-художественных приемов в круглых храмах Азербайджана позволяет видеть здесь хронологическую близость между ними. Устанавливается явная генетическая линия развития круглых в плане храмов Кавказской Албании [Четвертым круглым в плане культовым сооружением является церковь около сел. Мохренис VI в. н. э. Албанское княжество Арцах (в стадии исследования).]. Их архитектурно-планировочный и объемно-пространственный облик, видимо, лег в основу аналогичных храмов Закавказья, которые, будучи произведением более поздних веков, а следовательно, и более высокой строительной техники, часто превосходили своих собратьев архитектурно-художественной выразительностью, но больше размерами. Наиболее законченным и богато декорированным храмом типа Лекит был храм Звартноц, VII в. н. э. ([301], с. 18. 19). Плановая композиция Лекитского храма (диаметр22 см) представляет собой тетраконх, апсиды которых образованы тремя мощными колоннами диаметром 1 м. В четырех углах тетраконха, создавая основу всех апсид, размещены прямоугольные пилоны, внутренний скошенный угол которых оформлен крупным валиком, проходящим на всю высоту пилона и, видимо, огибавшим арки апсид. Отдельно стоящие колонны, расположенные за пилонами, являются опорой восьмигранного основания, где находятся четыре апсиды и основной квадратный объем, к которому они примыкают. На квадратном основании покоится цилиндрический барабан с несколько вытянутым куполом, апсиды также перекрыты полукуполами аналогичного рисунка.

Нечетное количество колонн в апсидах и расположение центральной колонны трех апсидах против входов, были, видимо, неслучайными и преследовали определенные ритуальные цели. Не исключено, что в начале Лекитский храм закладывался как культовое здание какой-либо языческой общины [Это мог быть храм Митры, Ахура Мазды, Ардвисуры-Анахиты или кого-либо из других богов, культы которых бытовали с древнейших времен на территории Кавказской Албании ([61], с. 5, т. 1).], религия которой требовала, чтобы святилище в храме не обозревалось снаружи. Однако усиление влияния христианской церкви, видимо, заставило закончить строительство его уже в виде христианского храма [Нам кажется, это могло произойти во времена албанского царя Вачагана в V в. н. э., проводившего активную борьбу против языческой церкви ([204], с. 37, 38).]. Эта планировочная особенность еще раз подтверждает мнение многих исследователей о том, что Лекитский храм относится к концу IV в. или к самому началу V в. н. э. [79], [413], [61].

Вопрос размещения окон разрешается нами и предыдущими авторами реконструкций [301] лишь по аналогии с квадратными и прямоугольными в плане храмами, а также с круглыми и многогранными мавзолеями, сохранившимися до настоящего времени. Прав С. Мнацаканян, предполагавший, что они размещались между полуколоннами верхнего ряда ([301], с. 64, 65). Декоративное оформление внутренней поверхности наружной стены осуществлялось небольшими полуколоннами диаметром 12 — 13 см и высотой 3 — 4 м, которые располагались друг от друга на расстоянии 3 м. Как описывал албанский историк Моисей Каганкатватци, в Албании искусство монументальной живописи достигло большого развития, а храмы и дворцы часто декорировались прекрасной росписью [205]. Поэтому мы считаем, что плоскости между полуколоннами, возможно, были также покрыты росписью, об этом говорят остатки раскраски на штукатурке. Выше, по всей вероятности, размещался красочный фриз, над ним проходил ритмичный ряд полуколонн, по мнению Мнацаканяна, завершавшихся небольшими арочками. Между полуколоннами в определенном порядке размещались окна, расстояние между которыми зависело от расположения их на барабане первого яруса наружного фасада, у которого, как и в Звартноце, ритм внешних декоративных форм не соответствовал внутренним ([330], с. 65).

Появление в Армении и Грузии храмов типа Лекит — храма Бдящих сил — Звартноц, кафедрального собора в Ишхане, VII в. н. э. и Бана, IX — X в. н. э. ([452], [163], с. 46, 47) — является подтверждением тесной связи между тремя этими народами, определяющейся общностью их исторических судеб ([413], с. 53). Кроме того, это указывает на появление новой композиционной формы и прогрессивного решения, каким явился тетраконх, пришедший на смену ротондальным трактовкам храмов.

Три исследованных круглых храма Кавказской Албании являются результатом длительного генезиса древних, круглых в плане культовых и мемориальных сооружений, подробно изученных нами; их реконструкции наглядно показали те сооружения древности, на базе которых могли возникнуть указанные три, совершенно разных в объемно-пространственной трактовке, раннесредневековых храма. Несмотря на различие фасадов и интерьера, планировка их имеет многие общие черты, указывающие на то, что исходным материалом для них, видимо, были одни и те же типы культовых и мемориальных зданий, построенных, возможно, на основе каких-то сложившихся архаических канонов древней архитектуры.

Храм на Килисадаге создан на базе древних круглых культовых и мемориальных зданий, зародившихся в Шому-тепе (VI тыс. до н. э.), Гаргалартепеси, Иланлы-тепе, Кюль-тепе-1 (V — IV тыс. до н. э.), Каракепек-тепе (III тыс. до н. э.), Мардакяны, Тюркяны, Зыря и др. на Апшероне (III — I тыс. до н. э.).

Мамрухский храм решен под сильным влиянием Килисадагского, от которого перешли два придела, круговой обход перед четырьмя внутренними пилонами (влияние древних чахартагов), три двери аналогично решенные и, наконец, единый принцип ярусной композиции объемно-пространственного решения здания. Новым было появление центральной апсиды (конхи).

Лекитский храм является как бы синтезом обоих культовых сооружений, в которых наблюдаются почти все архитектурные приемы, характерные для ранее исследованных храмов. Новым было наличие тетраконха, что с конструктивной точки зрения было более прогрессивным, так как он создавал предпосылки возникновения интересных пространственных композиций.

Некоторые исследователи видят в албанском Лекитском храме IV — V вв. не архаическую первооснову закавказских круглых в плане тетраконхов, зародившихся еще базе зороастрийских или митраизских храмов и поэтому созданных без излишней изысканности, пришедшей несколькими веками позже на примерах храмов в Босре — начало VI в., Звартноца — VII в., Бана — IX — X вв. и др. По их мнению, Лекитский храм — это провинциальная, упрощенная копия храма Звартноц, построенная в VII в. ([301], с. 64, 65), другие ученые почему-то относят этот храм к VIII — IX вв., необоснованно включая его в число памятников архитектуры Кахетии ([453], с. 226).

Как показало исследование. Лекитский храм входил в состав Албанского епископства и был построен в IV — V вв.

Реконструкции Лекитского храма, предложенные Л. Ишхановым и С. Мнацаканяном, нам кажется, не приемлемы по следующим причинам. Л. Ишханов опоясал Лекитский храм аркадой из подковообразных арок по аналогии с Кумской базиликой, но следов аркады, как это ни заманчиво, к сожалению, не обнаружено. Верхний барабан и апсиды перекрыты конусными шатрами ([413], с. 33, р. 25 — 26; [132], с.367 - 368) по аналогии с современными армянскими и грузинскими церквями. В V в., нам кажется, они перекрывались полукруглыми куполами или крутыми ложными куполами, которые впоследствии превратились в шатры.

В реконструкции С. Мнацаканяна ощутимо желание воссоздать провинциальную модель Звартноца. По нашему мнению, это неубедительно, но он совершенно прав, перекрывая Лекитский храм куполом.

У казанные предложения были полезными в процессе разработки нашего варианта реконструкции Лекитского храма.

Для более полной характеристики развития раннесредневековой христианской архитектуры на территории Азербайджана, кроме исследования круглых в плане храмов, нужно изучить центрально-купольные квадратные и прямоугольные в плане сооружения, скомпонованные из одного или нескольких залов, а также одно- и многонефные базилики как языческих, христианских, так и мусульманских храмов. Многозальные храмы, видимо, произошли от древних многокомнатных жилых домов — круглого в Кельбаджарском районе III тыс. до н. э., прямоугольного Ханларского дома и многих других, в которых вначале зародилась жилая микрокультовая ячейка, а в дальнейшем возникли многозальные и однозальные храмы. Примером могут служить храмы античной Кабалы I в. до н. э., I в. н. э. и ряд других культовых зданий Азербайджана (248 а).

Рядом с крупным административным и хорошо защищенным городом Кабала было обнаружено античное городище, где находился храмовый центр, видимо, с множеством культовых, общественных зданий и других сооружений, связанных с многогранной деятельностью храмов. На указанном месте визуально просматривается множество бывших сооружений, говорящих о наличии в прошлом здесь крупного комплекса, а определить назначение его помогли открытые археологами два крупных здания размерами 74х15 м и 11,5х11,5 м. Нашим эскизным проектом реконструкции первою здания было выявлено, что оно состояло из двух самостоятельных групп помещений: первая была культового назначения и состояла из главного молельного зала и изолированного святилища, перекрытых дарбази или куполами, и двух помещений, видимо, одно хозяйственного назначения, а другое — комната служителей храма. Вторая общественная группа помещений состояла из входного зала, перекрытого, видимо, полуциркульным сводом, далее шел коридор с кюпом, в котором, возможно, хранилось ритуальное вино хома (хаома), выпив которое, служители храма во главе с магупатом проходили в два крупных зала. В первом они могли совещаться все вместе, а во втором собирались главные жрецы для принятия решений. Молельный зал и святилище перекрыты дарбази, сквозь отверстие которого проходил широкий луч солнечного, а ночью лунного света, оживлявший аскетическую суровость ритуальных помещений.

Два продольных фасада композиционно решены асимметрично. Главный фасад, с сильно акцентированным объемом молельного зала, имел портальный вход, подчеркнутый двумя навесами-козырьками и специальным шпилем. На верху шпиля скорее всего находилась эмблема божества или его фарна (божественной благодати), возможно, в образе головы барана.

Молельный зал являлся композиционным ядром интерьера, решенного на контрастном сопоставлении кубического объема с дарбазным куполом и прямоугольной частью зала с плоским перекрытием, разделенным между собой колонной. Симметрия и лаконизм строгих форм придают им статичность и, видимо, необходимую аскетичность, что характерно для храмов культа Солнца, Луны и Беспредельного света — огня.

Общественная часть здания, имеющая входной зал со сквозным проходом, а возможно, и проездом, состояла, как уже указывалось, из двух залов. Обнаруженные в них каменные, отлично вытесанные базы колонн говорят о высоком мастерстве строителей этого комплекса и о том, что, видимо, парадная часть была несколько более богато декорирована. Кровля здания покрывалась крупной черепицей — плоской и двухскатной, которая защищала стыки между двумя плоскими черепицами, и, наконец, желобчатой коньковой черепицей.

В 1976 г. были закончены раскопки второго культово-общественного здания, состоящего из одного зала площадью 90,3 кв. м, расположенного в 200 м к западу от первого. Во время раскопок были обнаружены обожженные кирпичи, черепица и плоские камни, которые указывают на то, что стены, видимо, возводились чередованием нескольких рядов кирпича и камня, а кровля была покрыта черепицей.

Нами запроектированы два эскизных варианта реконструкции: в первом — здание перекрыто ложным сводом, а во втором — дарбазным куполом. Оба варианта являются основой для сохранившихся раннесредневековых капищ в Закатальском, Белоканском и многих других районах. Указанные методы перекрытий были широко распространены в Азербайджане в античный и раннесредневековый периоды.

Два крупных культово-общественных здания, реконструированных нами, указывают на наличие в античный период рядом с городом Кабала крупного культового комплекса, бывшего, видимо, центром целой храмовой области.

Кабалинский храмовой комплекс несколько напоминает своих более древних собратьев — храмы в Баба-дервише и Сары-тепе([62], р.1 - 5), одновременно являясь первоосновой для целого ряда раннехристианских и мусульманских храмов.

Так, впоследствии на основе исследованных храмов, возникла большая группа мечетей: в г. Шемахе трехзальная Джума-мечеть VIII в. с широким эйваном (крытой верандой) и аналогичной планировки мечеть VIII в. в сел. Ахсу. Обе эти мечети принадлежат к Ширванской группе памятников и уникальны в своем планировочном решении, так как каждый молельный зал имеет собственный михраб (священную нишу — результат генезиса пристенных алтарей огня древних микрокультовых ячеек). Более распространены как однозальные, так и многозальные мечети с одним михрабом. Однозальная мечеть Мухаммеда в старом Баку (XI в.) с выступающим объемом михраба (генезис культовой ниши в древнем храме Иланлы-тепе V — IV тыс. до н. э.) и дагестанские средневековые мечети ([433], с. 90 — 92), мечеть в Ханега на р. Пирсагат (XIII в.).

5. Архитектура и культовая символика монастырей Кавказской Албании

Среди раннехристианских храмов можно привести мингечаурские храмы III — VII вв. Многонефные базилики в Кавказской Албании обнаружены с V в. Это базилика в сел. Кум, расположенном недалеко от сел. Лекит с его древним круглым храмом IV — V вв. Видимо, некогда существовала древняя дорога, соединявшая эти поселения с селением Киш, объединяя их вокруг Лекитского епископства Албанской церкви ([440], с. 35).

V век был одним из значительных в истории Кавказской Албании, к власти пришел царь Вачаган III, который стал укреплять царскую власть, чему содействовала Албанская церковь ([196], с. 86). Это был период значительного подъема во всех областях культурной жизни.

В истории албанского зодчества прослеживается творческая линия его развития. В культовой архитектуре — круглые храмы, в результате длительного генезиса, от ротонд к первому в Закавказье тетраконху, а развитие прямоугольных в плане однозальных и многозальных храмов завершается созданием многонефных базилик.

Живописные руины Кумской базилики окружены густыми зарослями деревьев и тем печальнее на их фоне выглядят величественные арки, мощные столбы, пилястры и аккуратная кладка стен, глядя на которые можно постигнуть суть албанской раннесредневековой архитектуры: гармонию линий, устремленность ввысь и безупречное изящество.

Кумская трехнефная базилика в плане имеет размеры: длину 36,5 м и ширину 19,3 м. Две пары Т-образных в плане столбов создают трехнефную композицию интерьера, средний неф решен значительно шире боковых. Примерно в центре преддверия храма напротив главного входа имелась колонна, хотя два других входа в храм, ведущих из боковых галерей, уже ничем не прикрыты. Этот факт говорит о том, что Кумская базилика была выстроена несколько позже, чем Лекитский храм — в V в., и в ней, как дань древнему языческому канону, сохранилась одна колонна, загораживавшая главный вход, прикрывая вид на центральную апсиду. Интерьер базилики решен сочетанием подковообразных арок и пилястров, внутренние стены, видимо, были покрыты богатой росписью, некогда храм был обстроен с двух сторон четырехпролетными арочными галереями, примыкавшими с главного фасада к объему преддверия. Восточный фасад по аналогии с Мамрухским и Лекитским храмами имеет два придела и центральную апсиду, боковые нефы базилики перекрыты коробовыми сводами, возведенными из грубооколотого камня. Центральный неф, перекрытие которого не сохранилось, судя по оставшимся верхним частям стен и проекту реставрации, видимо, был выше боковых.

Четкий план, тщательно выполненные конструкции, умелое использование местных строительных материалов (сочетание булыги и квадратного обожженного кирпича) говорят о зрелости мастера, сумевшего создать это строгое и выразительное здание ([413], с. 29 — 31). 

Интересна базикальная Джума-мечеть в Дербенте. Наиболее древние элементы неоднократно перестраивавшегося огромного сооружения дают возможность предположить, что оно было возведено задолго до появления ислама. Отдельные предания донесли до нас сведения, что в VII в. под мечеть был перестроен христианский храм. Авторы истории архитектуры Азербайджана считают, что строительные особенности ее древних частей и базиликальный план, характерный для культовых сооружений Кавказской Албании и сопредельных областей, подтверждают эти сведения ([413], с. 168. 169).

Трехнефный собор в монастыре Цицернаванк на р. Аг-оглан в Лачинском районе был построен в VI веке. Средний неф, перекрытый стрельчатым сводом, завершается глубокой апсидой, а боковые нефы, перекрытые цилиндрическим сводом, заканчиваются двумя встроенными приделами. Апсида перекрыта полукуполом, арка, образующая апсиду, принята подковообразного очертания. Интерьер собора был оформлен фресковой росписью по штукатурке. Архивольты арок и пилоны, на которые они опираются, облицованы крупными, чисто тесанными плитами. В верхних частях сооружения применена декоративная резьба по камню, хорошо освещенная окнами среднего, более высокого нефа.

Внешний облик храма — это характерная базилика с более высоким средним нефом с четко и просто решенными фасадами. Интересна одна планировочная особенность: перед главными входами так же, как в Лекитском храме и Кумской базилике, расположены толстые столбы. Это явно языческий прием по старой жреческой традиции сохраняется в целом ряде христианских храмов на территории Азербайджана, не встречаясь в христианской культовой архитектуре Армении и Грузии, свидетельствуя о глубоких корнях, восходящих к зодчеству древних Каспианы и Албании.

Историческая область Арцах-Хаченское княжество [Архац-Хачен — одна из областей Кавказской Албании, в настоящее время Нагорно-Карабахская автономная область и частично Кельбаджарский район Азерб. ССР.] богата множеством произведений древних средневековых зодчих Кавказской Албании ([327], с. 155, 156). Особенно интересна группа христианских храмов, являющих собой блестящие образцы албанской церковной архитектуры.

Наиболее древним из них был монастырский комплекс Хашаванк или Хотаванк, расположенный на гребне покрытой лесом горы по левому берегу реки Тертер (Тар'тар) в Кельбаджарском районе Азербайджанской ССР. Хашаванкский монастырь возник вскоре после распространения христианства в Арцах-Хачене.

Согласно преданиям первая базиличная постройка, сохранившаяся в полуразрушенном состоянии, создана еще в I в. н. э.

На территории Арцах-Хаченской области проживали кавказские албанцы [Большая часть албан, исповедовавшая ислам, впоследствии стала называться азербайджанцами, а исповедовавшие христианство после присоединения их церквей в 1836 г. к русской церкви, путем объединения с армянской (присоединенной к русской церкви в 1828 г.), постепенно стали называться армянами ([245], с. 303).], в состав которых входили также утии-удины, на языке которых слово «Хаш» имело двоякое значение — Луна и свет, сияние ([152], с. 220). 

Распространенность в Кавказской Албании поклонения планетным богам отмечена еще Страбоном — албаны почитали богов Гелиоса, Зевса и Селену ([387], с. 503). Поэтому мы считаем, что место, где возник древний культовый комплекс, в связи с поклонением бесконечному свету — сиянию — богу Митре и божеству Луны, являющемуся олицетворением одной из разновидностей беспредельного космического божественного огня — света, сияния, было названо на основе удинского слова «Хаш» Хашаванком. Это название с течением времени претерпевало незначительные изменения и именовалось Хошаванк, Хотаванк, Хатаванк и др. [Лишь по течению реки Тертер наблюдается несколько архитектурных памятников, носящих в названии частицу Хота, Хатра, Хада и др. ([139], с. 331 — 334).]

К сожалению, Хашаванкский монастырский комплекс плохо сохранился. Относительно в целости дошел до нас кафедральный собор, построенный албанским князем Ованесом Хаченским. Это интересное творение зодчих Кавказской Албании сильно отличается от произведений культовой архитектуры соседних народов. Собор решен асимметрично как в объемно-пространственном, так и в планировочном решениях. Кстати, он не имеет аналогий ни в одном из комплексов армянского средневековья ([412], с. 175).

Своеобразно решена колокольня, прообразом для которой, видимо, явился древний Чахартаг в Кельбаджарском районе, расположенный на высоком стилобате, под которым устроен полуциркульный сводчатый проход. В потолке было проделано световое окно для поклонения священной стеле с изображением древнего Митры, расположенной почти в центре Чахартага.

Четырехколонная колокольня расположена на массивном основании с высоким арочным входом, сильно напоминающим указанный древний Чахартаг.

В последующие столетия возле первого базиликального храма был возведен ряд прямоугольных в плане церквей и часовен, благодаря которым возник крупный культовый комплекс, ставший резиденцией албанского (агванского) епископства и одним из важнейших культурно-просветительных центров Хачено-Арцаха ([140], с. 36).

С X по XV век Хашаванк становится христианским духовным центром албанского Хаченского княжества.

В период правления албанского князя Гасана, сына Сакар'а Вахтанга (1142 — 1182 гг.), в Хашаванке возвели купольную церковь ([327], с. 146). Когда пришел к власти сын князя Гасана — Вахтанг, значение монастыря еще больше укрепилось, там действовала гостиница, библиотека и была построена церковь жены Вахтанга Арзу-Хатун ([327] с. 163). Хорошо сохранившаяся, эта церковь является одним из ценных памятников архитектуры раннесредневековой Албании. Внутри храма имеются фрагменты фресок, авторами которых считают Арзу-Хатун и ее дочерей.

Их современник, албанский историк из города Гянджи, Киракос Гяндзакский писал что они наделены талантом и искусством изображения.

О значении описываемого монастыря можно судить по тому, что из других менее влиятельных монастырей свозили к нему разные рукописи и хачдаши (крест камни). Эта церковь в 1214 году была построена княгиней Арзу-Хатун в память о погибших сначала муже, а затем двух сыновьях. Церковь небольшая, имеет два барельефа: на восточной стороне над окном изображены по пояс князь и какой-то святой — оба держащие модель храма, а на южной стене — два князя также держат модель храма. В первом случае следует усматривать в изображении мужа Арзу-Хатун со святым, а во втором — их сыновей. Исполнение этих ктиторских портретов и других небольших украшений не отличается высокой художественностью ([174], с. 116).

В указанной церкви имеются росписи, изображающие на южной стене крупномасштабную сцену возвращения Николаю Чудотворцу Христом — Митры и Богоматерью — Омофора [Митра — головной убор высшего духовного лица: омофор — широкая длинная лента, возлагаемая ему на плечо ([340], с. 22).], а на северной — сцену убиения камнями архидиакона Стефаноса. Культ Николая Чудотворца, не имевший распространения в Армении даже в более поздние века, является, видимо, чисто албанским. Эти росписи, мы считаем, могли быть исполнены княгиней Арзу-Хатун и ее дочерьми, а не во время реставрации храма в 1312 г., как это считает Л. Дурново ([174], с. 153, 154). В пользу нашего мнения говорит изображение Николая Чудотворца, а также большая любовь княгини Арзу-Хатун и ее дочерей к художественному творчеству.

Примером своеобразия в тематике церковных росписей Арцах-Хаченского княжества, относящихся к XIII и началу XIV веков, можно привести однонефный храм в селе Довшан- лы (Арачадзоре), в апсиде которого изображены два храма: один прямоугольный в плане, другой граненый. Должны были существовать особые причины почитания каких-то отдельных храмов, чтобы они могли заменить изображения святителей и апостолов ([174], с. 153). Тема двух разных по архитектуре храмов — прямоугольного и граненого в плане повторяется в скульптурных изображениях одиночных ктиторов на шестнадцатигранном барабане гандзасарского собора, построенного примерно в это же время, где они, расположенные каждый в отдельной нише, держат над головой модель храма ([469], с. 151 — 153). Этот пример лишний раз подтверждает локальность указанной темы, характерной для культовых сооружений Кавказской Албании ([62], с. 3 — 17).

В монастырском комплексе Хашаванк находится уникальный памятник гражданского зодчества средневековой Албании — дворцовый зал начала XIII века. Он расположен в южной группе сооружений среди остальных светских построек (трапезной, библиотеки, жилых и коммунальных зданий).

Строительная надпись на южном фасаде указывает, что возведен он в 1211 году Григорием, сыном князя Гасана.

Композиционное решение дворцового зала, построенного из базальтового камня, очень характерно для албанских и армянских притворов описываемой эпохи. План зала приближается к квадрату (внутренние размеры 8,4х9м), в центральной части его расположены четыре круглые колонны с восьмью полуколоннами у стен. Как колонна, так и полуколонны были высечены из целых базальтовых глыб, на них опираются арки, которые делят перекрытие зала на девять частей — восемь прямоугольных и квадратную центральную часть с восьмигранным шатром и световым отверстием (генезис древних жреческих мотивов в архитектуре культовых и общественных зданий). Колонны имеют профилированные капители и базы со сталактитовыми выемками на углах.

Здание дворцового зала лишено декора только в интерьере, над небольшим возвышением (возможно место, где стоял трон албанского князя) в стене установлен хачдаш, декорированный тонкой резьбой. Здание не имеет окон и освещается через световое отверстие в перекрытии.

Будучи творением албанской архитектуры, зал отличается от дошедших до нас средневековых армянских дворцов с единым перекрытием на перекрещивающихся арках.

В северной части Арцах-Хаченской области на территории села Ванклу находился древний монастырь Г андзасар, служивший родовой усыпальницей Хаченских владетелей Джалалидов и являющийся до XIX в. (1836 г.) кафедрой албанского католикоса ([469], с. 165).

В 1216 — 1238 гг. в этом монастырском комплексе хаченским князем, именуемым то «царем Албании», то «великим окраинодержателем Албании», был выстроен собор с притвором, который он назвал «престольным монастырем Албании» ([327], с. 157, 158, 161). Архитектура собора представляет собой крестово-купольную композицию, состоящую, из подкупольной залы и неглубоких боковых ветвей креста, как бы являющихся неотделимой частью центрального зала и этим еще больше выделяющих подкупольное пространство, к которому с восточной стороны примыкает полукруглая апсида. Углы здания заняты в два этажа удлиненными помещениями. На второй этаж ведут крутые консольные лестницы. Слегка стрельчатые арки ветвей креста со стороны подкупольного пространства трактуются в виде тройного ступенчатого профиля, верхняя часть которого решена декоративным полуваликом. Планировочная структура собора решена по аналогии с крестово-купольной церковью (1142 — 1182 гг.) в Хашаванке и является примером ее дальнейшего развития.

Крестово-купольная объемно-планировочная структура культово-мемориальных зданий имела широкое распространение в Азербайджане и в соседних Грузии и Армении, но всюду она решалась несколько по-иному.

Корни албанских церквей эпохи расцвета ее архитектуры XI — XIII вв. нужно искать в ранних базиличных сооружениях V — IX вв. Мингечаура, Кума, Цицернаванка, Амараза и в центрально-купольных капищах и часовнях раннего средневековья.

Развитие крестово-купольных сооружений в Азербайджане можно проследить на примерах как христианских, так и мусульманских культовых и мемориальных произведений архитектуры (усыпальница ширваншахов 1435 г., Дворцовая мечеть 1441 г., церкви из монастырей святого Елисея, Буланлыхсу в Арцах-Хачене и др.).

Начиная с V — VI веков наблюдаются изменения в планах и объемно-пространственных структурах церковных сооружений Кавказской Албании, увеличивается количество купольных сооружений базиличного типа. Примером могут служить кумская [Кумская базилика (V в) на основе нашего исследования и эскиза реконструкции относится к купольным базиликам (Д. А.)] амарасская, елисейская, бардинская и тазакендская базилики, имеющие все глубокие подковообразные в плане алтарные апсиды ([140], с. 36), которые впоследствии, сократившись в длину, превратились в полукруглые апсиды. Наиболее совершенным образцом крестово-купольных сооружений, с полуциркульной апсидой является собор в Гандзасарском монастыре.

Собор по размерам, продуманности скульптурного убранства, по количеству и высокому качеству резьбы должен быть причислен к самым лучшим произведениям албанской и не только албанской архитектуры ([174], с. 116). [Л А. Дурново ошибочного пишет: «К лучшим памятникам армянской архитектуры» и неправильно указывает дату строительства «1316 — 1341» Л. Дурново, А.. Якобсон, Б. Улубаян, М Аспятян. Тьери, А Айвазян и др. стремятся назвать армянскими архитектурные памятники Кавказской Албании (Азербайджана) отчуждая подобным образом от азербайджанского народа неповторимые произведения его архитектуры и искусства (Д. А.).]

На шестнадцатигранном барабане, пластично решенном ритмичным чередованием тройных валиков, подчеркивающих грани, и трехугольными нишами, вершины которых закреплены валиками-колоннами, с капителями расположены скульптуры. Со стороны западного окна расположены указанные ранее ктиторы, державшие над головой модели храмов. Над западным окном помешено вознесение, над южным — Богоматерь с младенцем, а по сторонам окна — две коленопреклоненные женские фигуры, над ними парит птица. Над восточным окном — две бычьи головы, над северным окном только орнамент, рядом с окном — две птицы с распущенными крыльями.

Четыре человеческие фигуры, вероятно, представляют: первая — самого строителя храма князя Гасан Джалала, вторая — его сына, две женские фигуры изображают — одна, вероятно, бабушку Гасан Джалала — Мама-Хатун, другая — кого-либо из членов их семьи. Так же тщательно и художественно исполнена резьба на карнизах, на наличниках окон, в нишах восточной стены, на больших крестах и порталах.

Большой интерес представляют культовая символика и декор щипцов северного, южного и западного фасадов собора, а также декоративное оформление его шестнадцатигранного барабана.

На северном и южном щипцах собора мы наблюдаем изображение многоступенчатой картины мира: подземный мир, вход в него, далее земля в виде ступенчатой горы, из которой вырастают два креста, один в другом — древо жизни. Над древами жизни, на северном щипце розетка, олицетворяющая солнце, небесную сферу, над крестом южного щипца черепаха, олицетворяющая собой небесную твердь. Оба завершения являли собой райскую сферу, собственно небосвод. На западном щипце, полуприкрытом пристроенным зданием притвора, изображена примерно та же символическая схема картины мира, но ввиду того, что это был главный фасад, на кресте изображен распятый Христос с монгольскими косичками. На его руках сидят две мифические птицы с женскими лицами, являющиеся символами воздуха, неба, а на горизонтальных ветвях древа-креста изображены крупные птицы, в настоящее время с отбитыми головами, продолжающими ту же символику о божественном значении распятого. По обеим сторонам Христа стоят на коленях два апостола с монгольскими шапочками на головах и двумя косичками. Эта скульптурная композиция, видимо, была исполнена в период владычества монгол над албанским Хаченским княжеством.

Шестнадцатигранный барабан также насыщен мифологическими символами, указывающими, что перед нами явная митраизская многоступенчатая картина мира, бытовавшая в познании древних и средневековых албанцев, бывших единственным народом в Закавказье, исповедовавшим три разные религии, символы которых переплетались в творениях архитектуры и искусства ([70], с. 1 — 16; [72], с. 39).

В соборе монастыря Хашаванк на высоких базах пилонов в центре храма лицом к западному входу вытесаны головы человека, барана и двух быков. Точно такая же группа рельефов установлена в парусах Гандзасарскогою собора, а также в церкви Санаинского монастыря ниже тромпов подкупольного пространства, где они расположены аналогично Гандзасарским. С. X. Мнацаканян правильно обратил внимание на тождественность некоторых скульптурных фигур Гандзасара и Санаина [303]. Это, несомненно, влияние более древних традиций символического декора албанских храмов.

А. Л. Якобсон и С. X Мнацаканян пришли к выводу, что это символы-обереги, и, как указывал Н. Я. Марр, они были образцами феодальной символики, восходящей к эпохе родового общества ([275 б] с 52, 53).

Если принять во внимание, что и на внешней плоскости граненого барабана Гандзасарского собора имеются изображения быков, птиц, коней и всевозможных розеток, изображающих солнце, луну, беспредельный свет — собственно небо, то мы считаем, что в символы-обереги превратились дохристианские божества, олицетворением которых являлись указанные изображения.

Как отмечалось выше, изображения коней, часто символические, связаны с культом Солнца и Огня ([542], с. 14). В гимне (Яшт — 6,1 и 6,4) сказано: «Сияющее солнце бессмертное, богатое (обладающее) быстрыми конями» мы почитаем. В Авесте (Видевдат XXI. 20) говорится: «Солнце с быстрыми конями» ([486], с.19; [57], с. 6). Две бычьи головы в интерьере и экстерьере собора символически олицетворяют солярное божество Митру, часто связанное с культом земледельцев и плодородия ([57], т. 5). Изображение головы барана (Овна) свидетельствует об ассоциации в мировоззрении древних и средневековых азербайджанцев образа барана — Фарна бога Митры ([254], с. 37, 38) с солнечным и лунным культами, выступающего как ипостась Огня — света ([209], с. 100). Изображение птиц является символом воздуха в митраизской культовой символике. Перенесение их в декоративное оформление христианских культовых сооружений вполне закономерно, если учесть, что христианство многое заимствовало из митраизма ([62], с. 29).

Место возникновения монастыря было издревле используемо для расположения культовых сооружений, посвященных богам огня, солнца, света, а местом поклонения был алтарь огня — очаг.

Проведенное исследование позволило нам выдвинуть гипотезу, что, возможно, название монастыря «Гандзасар» состоит из нескольких частей, где первый слог «Га» означает на удинском языке место, очаг ([152], с. 104, 199).

К вновь выявленным памятникам Кельбаджарского района относится монастырь у слияния рек Тер-терчай и Буланлыг-су. Зодчие раннего средневековья, умело использовав рельеф, расположили этот культовый комплекс в глубоком ущелье на площадке, примыкающей к отвесному краю горы, который вместе с огибающей ее рекой хорошо защищал монастырь от нападения.

Главным сооружением этого комплекса был трехнефный храм, средний неф которого завершался подковообразной апсидой; по бокам ее имеются два прямоугольных помещения. Кроме главного храма, комплекс состоит из небольших часовен, жилых и хозяйственных сооружений.

Прослеживаются следы ограждающих стен. Многие сооружения исследуемого комплекса богато орнаментированы, на них имеются надписи. Имеются интересные хачдаши ([10], с. 14).

В заключение хочется сказать, что произведения культовой и мемориальной архитектуры, искусства Кавказской Албании в период раннего и развитого средневековья всегда несли в себе переплетение элементов христианской, зороастрийской, митраизской и магометанской религий. Это объясняется тем, что в отличие от сопредельных Грузии и Армении, которые также в начале IV века приняли почти всем народом христианскую религию, народы Кавказской Албании приняли ее лишь частично, правда, перешли в христианство царь, почти все князья и подчиненные им люди. Другая же часть народа продолжала исповедовать зороастризм, митраизм и ряд других местных культов. В этот период вплоть до VIII — IX веков архитектура страны, взаимовлияя, содержала в себе как христианские, так и языческие элементы и культовую символику. После того, как в Закавказье ворвался все сметающий на своем пути ислам, Грузии и Армении, хотя и с трудом, но удалось удержать христианскую религию, как исповедующую поклонение единому богу, в Кавказской же Албании в относительном покое осталась христианская часть, всю остальную насильно перевели в исламскую религию. И вновь стала развиваться архитектура христианская и магометанская, часто включая в культовую символику и декор элементы дохристианского зодчества ([111], с. 86 — 89).

6. Культовая символика и картина мира, запечатленная на храмах и стелах Кавказской Албании

Интересным, совершенно оригинальным путем шло становление и развитие раннехристианской мемориальной архитектуры и искусства Кавказской Албании, «бывшей великой, славной и густонаселенной страной (442, к 11, гл.8). Албания в VII — IX вв. во всех областях политической и культурной жизни Закавказья играла ведущую роль ([453], с 3, 110, 267).

В настоящее время мы рассматриваем развитие архитектуры и картину мира, запечатленные в культово-ритуальной символике художественного декора дохристианских, христианских и мусульманских надгробных и памятных каменных стел Кавказской Албании. Мы рассматриваем также взаимовлияния, черты сходства и отличия албанских хачдашей (камень- крест) от мусульманских надгробий стел-башдашей (камень у головы) и стел Армении — хачкаров (камень-крест).

В средневековой Албании известны многие мемориальные сооружения, в решениях которых запечатлен образ вертикального памятного знака, служившего культовым и надгробным символом с древнейших времен (менгир, фаллический образ, изображение женского и мужского божества, вишапоидные менгиры и межевые знаки). Эти простейшие и наиболее распространенные погребальные памятники представляли собой модель мира, но являлись не только мировой осью, связующей миры, но и межевым столбом на границе мира живых и мира мертвых, организуя не только вертикальное, но и горизонтальное пространство ([502], [70], с.1).

В мемориальной пластике Албании раннего и развитого средневековья налицо отражение определенных мировоззренческих и символических представлений дохристианского периода. Примером может служить то факт, что почти на всех исследованных нами некрополях имеются и безымянные надгробные стелы, которые возводились, видимо, на основе сохранившегося еще в те времена обычая умалчивания имен покойников, соблюдавшегося в древности кавказскими албанцами [426].

Образы албанских хачдашей на протяжении многих столетий складывались под влиянием сначала двух, а впоследствии трех религий, культовая символика которых гармонично переплеталась в образах стел.

Наиболее стабильными объектами являются мемориальные сооружения. Они сохраняют свою структуру в процессе грандиозных коллизий, которые потрясают жизнь, но не затрагивают смерть.

Исследуемую территорию могут захватить агрессоры, народ может быть порабощен, его могут обратить в иную религию, сменятся формы домов и храмов, но неизменными останутся погребальные обряды и сооружения — дохристианские стелы, христианские хачдаши, мусульманские башдаши и др. Это не означает, что с течением времени в этих сооружениях вообще ничего не меняется, конечно, изменения происходят и большие, но лишь в деталях, а фундаментальная структура остается неизменной.

Смерть всегда внушала человеку чувство почтения и страха, душа мертвого — сила страшная и мало кому хотелось входить с ней в конфликт. Это во многом обусловливало поведение древних людей. Соответственно, когда в древности завоевывали какой-либо народ и захватывали его территорию, то в этой местности захватчики поклонялись местным богам. И это вполне понятно: боги рассматривались не в их связи с народом, а в их связи с территорией ([70], с. 3). Поэтому, даже в периоды религиозных гонений, редко доходило до попыток изменить погребальные обычаи, формы захоронения или мемориальные сооружения. Поясняя свою мысль, отметим, например, что в мемориальных стелах Кавказской Албании четко запечатлена трехуровневая модель мира: небесный уровень — райская сфера как обитель сакральных персонажей, средний — земная сфера, мир человека и нижний мир — подземная сфера, т. е. переходный уровень хачдаша или башдаша плюс сама могила. Эти уровни, в свою очередь, могут по-разному члениться, могут меняться персонажи или вместо них выступать их символические заместители и ипостаси. Могут меняться объекты, которые налаживают межуровневые связи, но это будет всего лишь изложение одного и того же сюжета на разных культово-художественных языках. Эти мемориальные сооружения могут использоваться при захоронении иноземцев и тогда на определенных уровнях появляются необычные персонажи, буддийские символы раскосые всадники с косичками и даже изображение Христа монголоидного типа ([15], с. 162, 163). Эти персонажи не меняют структуру мира, запечатленную в хачдаше, они лишь сами входят в этот мир.

Соответственно нам представляется, что наибольшей информативностью будут обладать мемориальные сооружения, которые оставались структурно неизменными в условиях неоднократной смены религий, в условиях многорелигиозности населяющего страну народа, в условиях частых завоеваний, культурных влияний и т. д. Такая ситуация наблюдалась на территории древнего Азербайджана (Каспианы, Кавказской Албании, Мидии-Атропатены). Это наложило существенный отпечаток на всевозможные стелы Кавказской Албании, которые сюжетно разнообразно рисуют модель мира в разных кодах и языках, используют различные системы культовой символики. В этом они существенно от хачкаров Армении, которые на протяжении очень длительного времени изготовлялись в условиях стабильной религиозной ситуации, что быстро привело к канонизации сюжета, в котором доминирующее место заняло изображение креста, основного символа христианской веры, который вытеснил более архаичные мотивы мифо-религиозного моделирования мира. В этом отношении армянские хачкары менее информативны для реконструкции древней космогонии.

В возникновении образов албанских надгробных, памятных и межевых стел хачдашей сыграли определенную роль дохристианские стелы с бытовавшими у албанцев, как указывалось, представлениями о построении мира и изображениями языческой символики, а крест, бывший ранее символом солнца, плодородия — древом жизни, являлся лишь свидетельством того, что они относятся к новой христианской религии.

В хачдашах Албании образ креста как бы сливается с декоративным оформлением, часто раздробляясь на несколько небольших 2, 4, 6 крестов, которые растворяются в общей многоступенчатой как в глубину, так и по высоте художественной трактовке. По своему решению эти кресты приближаются к изображениям дохристианских древ жизни. Главное в хачдашах — это цельный художественно выполненный образ стелы, а не только крест.

Если же учесть, что крест часто расположен в стрельчатой нише, своего рода стилизованном мусульманском михрабе, а по верху и по низу имеются изображения чисто языческой тематики, то становится ясным основное отличие хачдашей от хачкаров, образ которых почти всегда подчинен требованиям художественных канонов христианской религии.

Чтобы проследить знакономерности развития языческих надгробных стел, мусульманских башдашей и хачдашей Албании, необходимо остановиться на нескольких характерных их группах.

1. Хачдаши Хачена-Арцаха (Кельбаджарского района и Нагорного Карабаха).

а) Стелы Кельбаджарского района.

Определенная часть Кельбаджарского района входила в состав албанского Хаченского княжества. Интересна группа хачдашей и дохристианских стел, обнаруженных около древнего капища, решенного в виде Чахартага (четырехарочной композиции), поднятого на высокий сводчатый стилобат.

В указанных стелах наблюдается искусство двух разных религий: христианской и, видимо, митраизской, не исключено также влияние отдельных местных религиозных верований.

Один хачдаш был установлен, по нашему мнению, в более позднее время в самом Чахартаге, с которого была снята чисто митраизская стела, обнаруженная невдалеке на склоне горы. На стеле в двойной прямоугольной рамке изображено антропоморфное божество, на голове которого вместо лица изображена звезда в круге — символ солнца, космического света — райская сфера ([57], с. 5, т. 1). В руке оно держит луну в виде круга в круге — символ плодородия, ниже живота, в круге меньшего размера, чем на голове, также изображена звезда — подземный мир, или вход в него. Явная трехступенчатая модель мира — в познании древних албанцев. Сама же фигура человека являет собой мировую ось, связующую между собой все отмеченные миры. Недалеко от первой была обнаружена другая дохристианская стела, на которой в прямоугольной рамке в линиарной технике изображено женское, видимо, лунное — божество — Селена, Артемида, Ардвисура, Анахита ([57], т. 1). Указанные стелы относятся нами к дохристианским временам нашей эры, а возможно, и к более древним эпохам. Кроме двух описанных, дохристианских стел, найдены четыре хачдаша — первый, лучше всех сохранившийся, установлен в Чахартаге.

Очень интересны два хачдаша из албанского монастыря Хашаванк-Хотаванк, установленные рядом. На первом хачдаше имеются две круглые розетки, расположенные одна над другой. Нижняя, большая символизирует подземное царство или вход в него, а верхняя, в которой меридионально расположены четыре маленькие розетки, возможно, была символом четырех стран света, или олицетворяла собой беспредельное пространство света с бесконечным движением планет. Над ними в виде древа жизни изображен крест. Художественно-символическая трактовка хачдаша завершается ажурным фризом, в центре которого над крестом в трехлепестковой арке расположены три переплетенные розетки, олицетворяющие созвездие, небесную твердь — райскую сферу (таблица 4). Левый хачдаш по силуэту решен похожим на своего правого соседа. У него в нижней части расположена крупная, художественно орнаментированная розетка, состоящая из переплетения ажурных окружностей, над ней по обеим сторонам расположены две малые розетки, создающие божественную триаду. Между двумя розетками расположен треугольник, на вершине которого имеются небольшие две окружности, помещенные одна в другой. Треугольник и круг олицетворяют землю ([151], т. 11, р. 2), из которого вырастает крест в виде древа жизни — символ плодородия. Этот хачдаш завершается аналогичным первому ажурным фризом. Только в трехлепестковой арке у него изображен бог, восседающий на троне. Совершенно оригинально и неповторимо завершаются кресты обоих хачдашей. Из верхней ветви креста выходит небольшая рогатка в крылатом круге. Явный символ парного божества Ахура-Митры, непостижимо слитый с христианской символикой, что наблюдается только на примерах стел Кавказской Албании.

б) Стела из Кедабекского района.

Своеобразно и интересно, подчиненным канонам, принятым повсеместно в Кавказской Албании, решен крестообразный хачдаш, установленный под колокольней церкви Хамшиванк (1633 г.).

Несмотря на то, что форма его решена в виде каменного креста, основной художественной и символической доминантой образа стелы является крупная розетка, расположенная на средокрестье стелы и состоящая из трех кругов.

В центре розетки изображен равносторонний крест, у которого также на пересечении имеется небольшая круглая розетка.

Вся композиция решена как символ солнца, света и плодородия, слившихся в образе синтезированной христианской стелы. Крест-древо, расположенный за эмблемой солнца, вырастает из символической ступенчатой горы, олицетворяющей собой землю ([154], с. 80; [381], с. 89), а это характерный художественный прием, издревле применяющийся на территории древнего Азербайджана.

в) Стелы Нагорного Карабаха (Арцаха).

Совершенно в другой манере выполнен хачдаш из Арцаха XIV в. Стела представляет собой сплошь декорированную поверхность с большим количеством тематических изображений, принцип декора объединяет ее с албанскими хачдашами Джуги, а рисунок креста и плетеный орнамент — с Кельбаджарскими хачдашами, в особенности с установленными на Чахартаге. Интересны культово-символические изображения господа бога с его лучистым нимбом, помещенного в центральной верхней части стелы, расположенной в крылатом круге (символ бога Ахура Мазды). С обеих сторон изображены три ангела и два апостола, а ниже с обеих сторон две бесовские личины, одна из которых сильно сбита.

Вся описанная скульптурная композиция являет собой яркий пример слияния христианской и митраизско-зороастрийской символики. В нижней части стелы изображена в форме плоской сферы, богато орнаментированная розетка — круг в круге, из которой произрастает крест в виде разветвленного древа жизни.

Гандзасарский монастырь был резиденцией албанских католикосов. Во время завоевания Албании монголами (1235 — 1236 гг.) ([196], с. 177, 178) хаченский князь Гасан Джалал — строитель и владелец Гандзасарского монастыря — становится их союзником, тем более что в числе монголов были также и христиане [Явно монгольского происхождения хачкар около о. Севан ([9], р. 162, 163).].

Свидетелями тех событий является обнаруженный обломок хачдаша, который имел в правом нижнем углу изображение монгольского всадника в характерных халате, шапке, с двумя косичками и с копьем в руке.

Внутри Гандзасарского собора имеются два хачдаша, один из которых посвящен албанскому владыке князю Гасан Джалалу, сыну Вахтанга и Хоришах ([327], с. 147). Ввиду того, что Гасан Джалал не похоронен в соборе, указанный хачдаш имеет чисто ктиторское [Ктитор — основатель, учредитель, церковный староста.] назначение. Художественно-символическое решение стел подчинено общим культово-ритуальным канонам Кавказской Албании.

Своеобразно и неповторимо решены культовая символика и декор щипцов северного, южного и западного фасадов собора. Шестнадцатигранный барабан также являет собой совершенно оригинальное творение, где гармонично переплетаются дохристианские и христианские мотивы, усиливая локальную особенность Гандзасарского храма.

Величина и монументальность, богатая символическая пластика и декор творений культовой архитектуры объясняются, видимо, возросшей силой и авторитетом албанской церкви и ее католикосата [Армянская церковь во главе со своим католикосом в связи с наступлением с Сельджуков имигрировала в Киликию, где она находилась с 901 по 1441 г. ([328], с. 55), т. е. ее не было в Закавказье 540 лет.].

Значительное количество христианских храмов, построенных с X по XV в., свидетельствуют о больших материальных возможностях и авторитете албанской церкви.

Как указывалось нами раньше, Албания являлась местом возникновения и развития круглых храмов, от ротонды до тетраконха (храмы Кильсадагский, Мамрухский и Лекитский). Новым подтверждением является круглая церковь в монастыре около сел. Мохренис (VI в.) в албанском княжестве Арцах.

Этот храм относится к типу тетраконхов с четырьмя угловыми акустическими нишами, служившими также и для облегчения каменной кладки этого небольшого храма диаметром, равным 9,4 м.

У казанная церковь является четвертым круглым храмом Кавказской Албании [В настоящее время ведутся работы по созданию проекта ее реконструкции (Д. А.)].

2. Джугинские хачдаши.

Исследуемая группа надгробных стел расположена на берегу Аракса, у самой границы с Ираном.

Большое количество джугинских хачдашей интересно и совершенно своеобразно решены. В верхней части стел они имеют много раз повторяющееся изображение: два крылатых драконьих туловиша, покрытых роговым панцырем, расположены друг против друга и имеют шееобразные длинные хвосты, завершающиеся драконьими головами, часто с разинутыми зубастыми пастями, повернутыми в противоположные стороны. Между двумя драконами на месте их голов изображена мужская голова, окруженная нимбом или нимбообразно расположенными волосами, обрамленная двумя крыльями. По иконографическим признакам она напоминаег голову Христа, но какая роль тогда отведена двум драконам? Изображения расположены на христианских надгробных стелах-хачдашах, об этом говорят крест или ряд крестов, тогда голова, несомненно, принадлежит Христу, которую, видимо, охраняют (обереги) в образах еще бытовавших тогда в народе добрых драконов-чудищ, заботливо прикрывают божественную голову своими мощными крыльями. Подтверждением могут служить те изображения, в которых драконьи головы обращены в сторону головы Христа, пасти у них чуть приоткрыты и нет оскаленных зубов.

Подчинены тем же законам, что и вышеописанные композиции с головой Христа, несколько иконографических изображений — своеобразный синтезированный митраизско-христианский «Олимп», где на переднем плане изображен бог, на втором плане — лев, бык (иногда олень), птица, а на третьем и четвертом планах — ангелы, если изображались апостолы, то на одном уровне с богом. Какое же место в христианской надгробной стеле могли занимать извечные спутники бога Митры — лев, бык и птица [Правда, ангелы в откровении Иоанна Богослова изображаются в виде четырех животных, имеющих лица: орла, тельца, льва и человека. Из них орел поет, телец вопит, лев взывает, человек глаголет ([340], с. 69). Изображения на стелах не совсем подходят под приведенные символы, так как рядом с указанными животными и птицами изображены ангелы. Кроме того, птица в основном изображена в образе голубя, а телец часто заменяется оленем (Д.А.).], которые в четырех рассматриваемых нами хачдашах [Три хачдаша со старого албанского кладбища в Джуге, а четвертый — из Норованка — историческая Албания.] расположены у ног христианского бога, изображенного в образе и с атрибутами Митры. Вокруг головы этого бога изображен эллиптический валик, на который насажены три шара, один над головой, два по обеим сторонам лица; от валика к голове идут лучи света. Эллипс с меридионально расположенными шарами — символическое изображение космоса, беспредельного пространства света, характерного олицетворения Великого Митры ([57], с. 3). Космос характеризует зенит мифологии и является ее завершающей категорией ([70], с. 12).

Изображение на втором хачдаше очень схоже с первым, также расположено в широкой стрельчатой нише. Вокруг головы бога изображен эллиптический нимб с шарами-планетами, касающимися головы, на втором плане слева лев, за которым изображен ангел, а справа — бык и птица. Одеяние бога аналогично изображениям его на третьем хачдаше, и держит он в руке не чашу с водой, а четырехгранную спираль, то же по аналогии с третьим хачдашем, в настоящее время увезенным из Джуги в Эчмиадзин. В центре композиции фигура бога, вокруг головы которого чашеобразный нимб. Три усеченных конуса, выходящие от треугольного завершения, головы соединены с краем нимба, от которого к голове направлены сильно стертые лучи. Как и на первых двух хачдашах, лев, бык и птица расположены на втором, а крылатые ангелы — на третьем и четвертом планах.

Аналогично решена композиция и на четвертом хачдаше из Норованка [Историческая Кавказская Албания — княжество Сюник.]. Весь хачдаш покрыт сплошным кружевом азербайджанского орнамента. Характерной и отличительной чертой его является то, что на вершине и у основания креста изображено по мужскому лицу, над головами которых расположены то ли полумесяц, а скорее митраизские рогатки [По аналогии с оттиском Хуритской цилиндрической печати, где изображен верховный жрец, на голове которого имеется аналогичная рогатка, середина II тыс. до н. э. ([136], с. 315).].

Из четырех рассмотренных хачдашей первые два наиболее архаичны, судя по эллиптическому нимбу с планетами вокруг головы бога, затем идет третий хачдаш, также весь покрытый сплошным азербайджанским орнаментом с крестом в виде разветвленного древа жизни, у основания которого расположено изображение человеческого черепа ([15], р. 92, 93).

Наиболее зрелый с точки зрения христианской символики хачдаш из Норованка датируется XIII в. Поэтому мы считаем, что ввиду ранней датировки, он является примером более архаичного культово-символического декора, характерного для стел, создававшихся в конце раннего средневековья. Видимо, христианское божество и Митра, которым в средние века поклонялись кавказские албанцы, являются дериватами одного и того же бога, как-то слившегося в единый культово-художественный образ.

Почитание бога Митры часто переплеталось с культами других богов, превращаясь в парные божества. Это был Митра-Ахура у Массагетов ([57], с. 7), бывший эквивалентом веддической пары Митра-Варуна ([254], с. 30 — 48). то Будда-Митра у Саков-Кушан в долине центрального Ганга [534]. Этот процесс, как указывалось выше, произошел, видимо, и у кавказских албан, где впоследствии создалось синтезированное парное божество Митры и господа Бога.

7. Древние стелы-менгиры, хачдаши и башдаши Сюникского княжества и районов Басаркечара, бывших в основные исторические периоды территорией Кавказской Албании

Интересна большая группа мегалитических менгиров, расположенных в горах Сюника [Земли исторического албанского княжества Сюник и других указанных районов в территории Советской Армении.], которые до настоящего времени называются Гошун-даш (каменное войско). Состоят они из грубоотколотых или даже совершенно необработанных каменных глыб, поставленных вертикально. Все вместе менгиры создают очень внушительное и живописное впечатление ([482], с. 5, т. 1). Хачдаши указанных территорий подразделяются на несколько характерных типов: первый, слегка суженный книзу и закругленный поверху, с крестом почти на всю высоту стелы. Наиболее ранним, обмеренным и изученным хачдашем указанного типа можно назвать находящийся в селении Большая Мазра, невдалеке от г. Басаркечар, крупный хачдаш (высота 250 см, в основании 140 см и у начала закругления 160 см), установленный на могиле албанского князя Григора Нерина в 881 г. ([482], с. 20, т. 14), по другим источникам Григора Агтнернерсея ([481], а, т. 52), Атернерсеха ([111], с. 184).

Основой культово-символического и художественного решения его образа является повсеместно нами отмеченная закономерность — ступенчатая гора, а из нее прорастает древо жизни — крест [В шумерской космогонии гора — первоначальная вселенная, единство неба и земли. В мифологии шумеров гора рассматривается как символ связи миров, как мировое дерево, как перпендикуляр, пересекающий три (или более) мира, эту же идею выражает зиккурат и вообще священные деревья ([355], с. 21, т. 11).], из той же горы вырастают два стилизованных листа инжирового дерева, обрамляющие нижний ствол креста. В средокрестии расположена розетка из двух кругов, символ солнца или в данном случае центра самого святого, из верхней ветви креста выросли две грозди винограда.

Второй хачдаш несколько меньшего размера установлен в IX в. в Сюнике около селения Мартирос на могиле сюникского албанского князя ([15], с. 21, т. 11). Решен он аналогично стеле князя Нерина, слегка сужен книзу, а поверху арочное завершение опирается на узкие круглые колонки. Так же из ступенчатой горы вырастает крест, у которого из центрального стебля произросли стилизованные листья инжирового дерева, нижняя часть которых свернута в спирали, а из верхней ветви креста свисают аналогичные два листа. За средокрестием расположена розетка, меньшая выступающая часть ее является основной; из нее выходят все четыре ветви креста, на уширенных концах которого — небольшие восьмилучевые розетки-планеты, символически расположенные со всех сторон центральной розетки-солнца. Это своего рода беспредельное пространство света, райская сфера. Аналогично решен хачдаш на могиле знатного албанца в 1318 г. в некрополе Старой Джуги.

К указанным типам надгробных стел относится большая группа азербайджанских и дагестанских башдашей. Приведем несколько характерных примеров: два башдаша из Казахского района, расположенные рядом. Первый, более крупный, слегка суженный книзу, имеет полукруглое арочное завершение, символически разделен на четыре части, первая гладкая, частично зарытая, завершается поясом из шести розеток, из которых вырастают шесть треугольных древ жизни. Надписи, исполненные арабским шрифтом, коранического содержания, в докуфической манере письма, покоятся на девяти треугольных вершинах. Это опять символическое древо жизни, выросшее из гор. Рядом с первым крупным башдашем расположен второй, так же слегка суженный книзу, несколько меньшего размера, но имеющий много общего с первым. Он также символически разбит на четыре части, первая гладкая, затем вторая, состоящая из тонко декорированного прямоугольника, рисунок которого слагается из трехрядного обрамления, скомпонованного из сложного переплетения треугольников и других геометрических фигур.

Интересную аналогию можно провести с азербайджанским башдашем близ гор Ленинакана ([482], с. 12, т. 4) Армянской ССР. Стела имеет треугольное завершение, в верхней части ее расположены две розетки с шестилучевыми звездами, над ними перевернутый полумесяц. Три небесных светила — созвездие, олицетворяющее небесный мир. Под розеткой — горизонтальная ниша, заполненная коранической письменностью. От центра ниши, вниз до конца стелы проходит выступающая прямоугольная полоса. Если учесть фигуру, получившуюся между двумя розетками, и перевернутый полумесяц, полученное изображение походит на меч, но скорее это крест, но крест не христианский, так как надгробие исламское. Это опять все то же символическое древо жизни. Интересно, что вокруг описанного башдаша имеется ряд мусульманских надгробных стел с полуциркульными завершениями.

Исследуя стелы описанного очертания, мы считаем, что они произошли от древних антропоморфных произведении искусства.

Многие стелы Дагестана решены антропоморфной формой с явно подчеркнутой человеческой головой ([147], с. 145 — 152).

Три исследованных мусульманских башдаша и многие расположенные вокруг них показывают, что они решены в единых формах и символике с христианскими стелами, несмотря на совершенно разные культово-художественные средства. Все они, как христианские, так и мусульманские, являются характерными произведениями мемориального творчества одного народа, исповедовавшего две разные религии, нО не избавившегося в своем творчестве от влияния ритуальной символики более древних эпох.

Многоступенчатое познание мира в мифологии Кавказской Албании вынудило их создать стелы (хачдаши, башдаши, нишандаши и др.) вытянутых пропорций по высоте, равной от двух до пяти и более ширины самой стелы. В монотеистической христианской пластике Армении создавались хачкары иных, более компактных пропорций. Высота хачкаров принималась равной от 1,25 до 1,75 ширины стелы и лишь изредка делалась в две ширины или чуть выше.

Переплетение мотивов христианской иконографии, мусульманского декора и языческой символики в мемориальных произведениях албанцев, независимо от того, исповедовали ли они христианство или магометанскую религию, является главной отличительной их чертой, что особенно наглядно и интересно прослеживается на сотнях примеров хачдашей Джугинского, Арцахского, Кедабекского, Кельбаджарского и многих других некрополей, а также на примере каменного креста в алтаре церкви из городища Судагылан в Мингечауре.

8. Опыт реконструкции и определение назначения отдельных древних поселений и сооружений Закавказья

Во многих районах Азербайджана и в отдельных местах Грузии было обнаружено уникальное древнее жилье эпохи позднего неолита и энеолита. Жилые, общественно-культовые дома этих периодов строились в основном круглыми в плане с купольными и вертикальными цилиндрическими стенами. На ранних этапах они чаще всего имели пристенные очаги.

Исследование закономерностей построения кривых, образующих ложнокупольные здания, проводилось нами методом отвеса и перпендикуляров от него до точек на сохранившихся участках стен зданий. Получив ряд кривых, а затем сопоставив их между собой, постарались выявить методику построения исследуемых плоскостей, на основе которой нами была построена средняя теоретическая кривая. При помощи этой кривой мы смогли разработать эскизные решения реконструкции тех зданий, которые очень плохо сохранились или у которых образующие кривые не были замерены во время раскопок исследуемого древнего поселения.

На поселении Шому-тепе (VI тыс. до н. э.) начинается постепенное разделение сооружений на купольные и здания с вертикальными цилиндрическими стенами, хотя в плане они по-прежнему все еще круглые ([51], с. 6, 12) и возведены из плоско-выпуклых кирпичей 55х25х8 или 36x16x18 см.

Большая группа поселений, условно названная Шомутепинской, построена из кирпичей указанного типа, причем дома в основном круглые в плане, Тейре-тепе (4295±125 до н. э.), Гаргалар-тепеси, V — IV тыс. до н. э., Кюль-тепе-1 (3820±90 до н. э.) в Азербайджане, Шулаверис-гора (4660±210 до н. э.) [Датировки даны радиокарбонным методом ([164], с. 112, 113).], Имирис-гора, IV тыс. до н. э. в Грузии ([371], с. 3).

Внешний облик всего поселения Шому-тепе, судя по нашей реконструкции, представляет собой композицию вертикально-центрического строя, подчеркнутую ритмическим соотношением высот крутых куполов, как бы устремленных вверх, и цилиндрическими силуэтами отдельный зданий, разных по объему. По такому же принципу нами были сделаны эскизы реконструкции двух периодов развития Гаргалар-тепеси. В отличие от Шому-тепе, где поселение слагалось из трех типов сооружений, достаточно для нас ясных по своему назначению, в поселении Гаргалар-тепеси появилось здание с усложненным функциональным назначением. Здание № 12 с цилиндрическими стенами и перекрытое плоско-шатровой кровлей, имевшее внутри очаг, но не имевшее двери, по крайней мере в сохранившихся, на высоту более двух метров, стенах двери не обнаружены. Считать его кладовой, загружаемой сверху — нельзя, наличие очага отвергает эту мысль, тогда это жилой дом, но он очень неудобен для повседневной эксплуатации. Кроме того, наличие купольных жилых домов с дверьми явно подчеркивает нелогичность этой мысли. Тогда, что это за здание, в которое, видимо, можно было попасть лишь через люк к крыше. Это здание прослеживается в двух уровнях данного сельбища, значит оно было необходимо древним жителям исследуемого поселения. Если это культовое здание, то среди домов первого уровня было явно культовое здание № 1 с очагом, двумя зарытыми сосудами и двумя пристенными выступами для сидения во время совершения древнего ритуала, а во втором уровне поселения имеется здание с двумя очагами, которое также могло быть, если не чисто культовым сооружением, то, несомненно, микрокультовой ячейкой.

Если вышеописанные древние поселения очень немногим отличались друг от друга, составляя целую группу схожих между собой сельбищ, условно названных шомутепинской культурой, то совершенно новым селитебным образованием является энеолитическое поселение Иланлы-тепе, обнаруженное в Карабахской низменности, в районе г. Агдам (V тыс. до н. э.). Это сельбище, будучи ровесником Шомутепинских поселений, является новым этапом архитектурно-планировочного и объемно-пространственного решения древних жилых образований.

Исследуя археологические и обмерные материалы, мы смогли выполнить реконструкцию этого сложного поселения. Согласно эскизу реконструкции стала ясна архитектурно-планировочная структура данного поселения, где жилые и хозяйственные сооружения группируются вокруг крупного, почти эллиптического в плане культового здания. На полу и стенах жилищ сохранились следы окраски темно-красного оттенка. Очаги находились в углах, а по их краям стояли кирпичи-опоры для поддержки сосудов.

Очень интересно построено культовое здание, разделенное внутри на три крупных и одно малое помещения, видимо, кладовая культового инвентаря. В одном из помещений, возможно, святилище, имелась ритуальная ниша, приподнятая над полом и выступающая самостоятельным объемом, в виде небольшой апсиды. Этот прием сохранился во многих дагестанских мечетях, у которых михрабы приподняты над полом и выступают самостоятельной апсидой ([433], с. 139, 140). Вертикаль вытянутого купольного здания создает большую художественную и эмоциональную выразительность, являясь одновременно архитектурной доминантой всего поселения ([54], с. 4, р. 1).

Исследуя древние сельбища Шому-тепе, Кюль-тепе-1 и Имирис-гора, мы обратили внимание на то, что в них имеются схожие комплексы культовых зданий, причем сходство в основном было не архитектурно-планировочное, а в единстве совершавшихся в них ритуалов очищения огнем.

Интересно, что в разных поселениях — одно в Грузии, другое в Казахском районе и в Нахичеванской АССР — культовый ритуал очищения огнем перед входом в храм был единым, хотя архитектурное решение этих сооружений имело мало общего между собой. Этот ритуал очищения огнем отмечен нами и перед входом на священную территорию Атеши-Багуан и в башенный храм Ахура Мазды или Великого Митры в г. Баку ([54], с. 8, 9).

Проведенные нами исследования и проекты реконструкции древних сельбищ воссоздали внешний облик поселений наших далеких предков, архитектуру их жилых, хозяйственных и культовых сооружений. Правильность наших реконструкций, нам кажется, подтверждается глиняными моделями архаических башенных и купольных сооружений, обнаруженных во время раскопок в районе древнего Мингечаура ([42], с. 128 — 131).

Интересен и самобытен Апшеронский полуостров, который благодаря множеству естественных «вечных» огней — газовых факелов, видимо, с глубокой древности приобрел известность на всем Древнем Востоке [До настоящего времени на Апшеронском полуострове имеются отдельные каньоны, склоны которых пылают «вечными» газовыми огнями (Д. А.).].

Нами проделаны реконструкций двух священных крепостей (Ал-Баку-с) Атеши-Багуан и Сабаиль и одной оборонительной, так называемой второй бакинской крепости с башней «Гюлля-донжон».

На протяжении нескольких лет изучая эти сооружения, которые когда-то стояли невдалеке друг от друга, и стараясь выявить их облик и размеры, расположение и былые границы, мы сталкивались с большими трудностями, особенно, при исследовании второй бакинской крепости. Суммируя многие данные, мы постарались воссоздать образ этой, как вспоминал Эвлия Челеби, «красивой второй бакинской крепости» ([52], с. 45 — 55).

Исполненный нами разрез квадратной башни показал, что она, несомненно, явилась первоосновой для более поздних средневековых квадратных башен Гюлля апшеронских замков, относящихся к VIII — XII вв. н. э. ([52], с. 53) (Раманы, Джаббахана в крепости Баку, в Шаганах и в Мардакянах). Полный эскиз реконструкции второй бакинской крепости, ее башен, культовых сооружений и жилых домов показал, что это была мощная неприступная крепость, с еще более неприступной цитаделью ([52], с. 53).

Очень трудной задачей было выявить примерные границы первоначальной священной крепости Атеши-Багуан, Ал-Баку-с, города Баку, с его восьмиэтажным храмом Ахура Мазды и несколькими другими башенными и малыми храмовыми сооружениями. Археологические раскопки показали в каком месте примыкающая к храму стена повернула на юг [Эти данные были нам представлены канд. арх. Н. Рзаевым, за что выражаем ему свою признательность.]. Многие легенды говорят, что древний храм стоял невдалеке от моря, поэтому, продлив на два пролета стены с башнями в сторону моря, мы повернули их также к югу, обогнув древний храм Апам-Напата, над которым в раннем средневековье была построена албанская церковь, а в конце XIX в она была реставрирована как небольшая армянская церковь. Обследовав существующую застройку, постарались определить западные границы храмового участка, которые, возможно, отразились на примыкавшей к ней застройке. Существующая ломаная линия улицы, как мы считаем, могла повторять былой абрис стен, ограждающих священную территорию.

Около главного башенного храма имелся небольшой храм огня. Его размеры мы примерно смогли определить по фотографии небольшой русской часовни, под которую были переделаны развалины храма огня. Считаем, что внешне он мог походить на небольшой храм огнепоклонников в Сураханах.

На рисунке древней части Джума-мечети видно, что в XIV в в композицию здания мечети был включен древний храм огня, состоящий из системы арок, на которых покоился дарбазный купол, декорированный с фасада горизонтальными членениями [А. М. Павлинов считал что использованная древняя часть состоящая из четырех арок (чахар-тага), была «языческим капищем» ([335а], с. 90).]. На основе получившегося храма огня мы сделали эскизный проект реконструкции храма Апам Напата, перекрыв его так же дарбазным куполом, декорированным горизонтальными членениями с гладкими стенами, по аналогии с башенным храмом, многими культовыми и мемориальными сооружениями Индии, Осетии и др. На участке, огражденном под священную территорию, несомненно, имелась жилая часть, где жили служители храмов. В основу решения жилой части нашего эскиза реконструкции легла существующая сеть улочек, тупиков и переулков, которые, как мы считаем, могли дойти до нашего времени почти без изменения, так как в случае разрушения старого здания новое возводилось лишь на его месте без нарушения планировочной структуры улиц, что во многих древних канонах и правилах строго каралось. Рядом с храмом мы поместили сооружение, в котором мог жить главный жрец-магупат данной священной области (Апшеронского полуострова).

Очень своеобразен священный участок Сабаиль, возведенный на берегу Каспия где-то в VII — VI вв. до н. э., т. е. в последних столетиях владычества халдо-вавилонян Исследование этого своеобразного комплекса приведено в разделе 4 главы II нашей работы.

Самобытны и интересны города-крепости и цитадели древнего Азербайджана. Метод их исследования реконструкции подробно изложен в третьем разделе настоящей главы и, чтобы не повторяться, в данном разделе мы их и священного участка Сабаиль не касаемся.

Занимаясь реконструкциями древних поселений, мы обратили внимание на наскальные изображения холма Язылы на камнях 123 и 143. На них, по нашему мнению, в VI — V тыс. до н. э. были примитивно изображены «планы», а вернее, вид с горы на древние поселения, в основном состоящие из круглых в плане зданий, иногда спаренных из двух объемов, видимо, купольных домов ([168], с. 63, 64, 66 — 68). Аналогичные изображения древних поселений, но во много раз меньших по количеству домов, были найдены в Армении — Сюнике ([208], т. 176, 246, 286), в Средней Азии [456], в Африке в Тассилии [257]. Очень интересно прослеживается аналогия с Забайкальскими писаницами, изображенными на скале, возвышающейся около пос. Субуктуй, пункт IV [Мы считаем, что авторы ошибочно принимают нарисованные планы круглых домов с заборами и складскими постройками за сокращенные антропоморфные изображения (Д. А.).]. Там нарисованы несколько типов жилых домов, аналогичных кобустанским ([326], с. 112).

Наглядно и интересно решены многие петроглифы Забайкалья, по которым мы можем убедиться, что это изображены жилые дома, так как во многих из них или рядом с ними изображены люди; есть здания, где с людьми изображена скотина или птица [В одном доме, почти круглом в плане, изображенном в Сюнике (историческая Кавказская Албания) на скале в местности Ухтасар, расположенный на 8300 м над уровнем моря, также нарисованы два человека ([208], с. 39, т. 176).]. Петроглифы Забай - калья [326], Сюника и рисунки из Тассилии с большой наглядностью подтвердили наше мнение, что изображения на камнях 123 и 143 в Кобустане — это своего рода древнейшие «планы» двух, планировочно разных, поселений. По аналогии с неолитическими и энеолитическими поселениями Азербайджана и Грузии мы создали их эскизы реконструкции. Этими древними изображениями поселений и их эскизами реконструкции мы смогли, как нам кажется, доказать существование в древнем Азербайджане на определенных исторических этапах его развития строго определенных типов жилых поселений, которые, пережив тысячелетия, правда, несколько измененные, дошли до наших времен, свидетельствуя о незыблемости многих региональных факторов, влиявших на возникновение той или иной формы селитебных образований.

Связи и взаимовлияния произведений архитектуры древних времен с зодчеством раннего средневековья устанавливаются нами на примерах прямоугольных, а главное круглых в плане храмов Кавказской Албании — храм на горе Килисадаг II — III вв., Мамрухский храм IV—V вв. и Лекитский храм V в.

Обнаруженные археологами развалины храма на Килисадаге представляли собой как бы план восьмиколонной ротонды, с резанной на уровне 30 — 40 см выше ступенчатого цоколя.

Приступая к его реконструкции, мы изучали сохранившиеся два круглых в плане придела Мамрухского храма, проекты реконструкции Лекитского храма [Имеются в виду проекты реконструкций, созданные С. Мнацаканяном и Л. Ишхановым (Д. А. ).] и его руины. Кроме того, тщательно были изучены проекты реконструкции храмов Звартноц, Гагикашен, Санаин, Абугамренц и др. в Армении, а также грузинский храм в Бана на территории Турции ([301], с. 65 — 75).

Указанные храмы Кавказской Албании и соседних стран ретроспективно помогли созданию двух вариантов эскизных проектов реконструкций храма в Кильсадаге.

Мамрухский храм сохранился лишь наполовину, примерно до поперечной оси здания на высоту первого яруса с двумя приделами, центральной апсидой и сводчатым внутренним обходом. Сохранившаяся часть помогла восстановить нехватающую часть первого яруса, запроектировать второй круглый или восьмигранный неравносторонний ярус. На верхнем граненом барабане нами возведен граненый купол.

Проекты реконструкции храмов на Килисадаге и в Мамрухе, а также созданные ранее проекты реконструкции храма в Леките (несмотря на то, что мы с ними не могли согласиться) помогли создать наш вариант Лекитского храма.

Метод сравнений, сопоставлений, использования родственных приемов и форм в реконструируемых объектах является основой наших творческих поисков, которые помогли создать большое количество реконструкций в древних Каспиане и Албании, а также отдельные комплексы и здания сопредельных стран.

Результаты выполненных нами многочисленных реконструкций привели к главному итогу нашего исследования — впервые были введены в научный обиход древнейшие, античные и раннесредневековые памятники архитектуры, что позволило воссоздать для истории зодчества содержание и внешний облик множества неизвестных ранее древних поселений и сооружений.

Проведенные нами многолетние работы по реконструкции древних памятников республик Закавказья и в особенности Азербайджана помогли в настоящей работе прийти к определенным выводам и решениям, что, в свою очередь, дало право выдвинуть ряд рабочих гипотез по поводу принадлежности и датировки того или иного памятника архитектуры. Некоторое количество наших первоначальных гипотез получило подтверждение в ходе настоящей работы.

Мы смогли выявить совокупность всех изучаемых объектов и применяемых методов исследования, наглядно показавших многовековой путь развития и формирования архитектуры древних каспиев и албан, логически подойдя к общему заключению.

Итак, в стране древних каспиев и албан, часть которой составляет современный Азербайджан, имеется большое количество памятников строительного искусства, правильно названных каменной летописью истории народа. Множество памятников — это не просто количественный показатель учета архитектурного наследия, а фактический материал, который таит в себе глубокий смысл, особенно если учесть относительно небольшую территорию страны. Эти памятники являются свидетельством большого и содержательного прошлого, а следовательно, высокой культуры народов Каспианы и Албании — одной из древнейших цивилизаций ближневосточной Ойкумены (таблицы 2, 3, 4).

До недавнего времени как в самом Азербайджане, так и за его пределами, в круг понятий азербайджанской архитектуры включались в основном сооружения только исламского периода, т. е. той части архитектуры, которая дошла до нас примерно с VIII — IX вв. н. э. Архитектура и искусство доисламского периода по непонятной причине обычно оставались в тени и часто сознательно затушевывались, а памятники и произведения искусства христианского, зороастрийского, митраизского и более древних языческих периодов часто вообще отрицались.

В дохристианском периоде архитектура и искусство Кавказской Албании, кроме региональных особенностей, всегда несли следы тесных связей и глубоких взаимовлияний с сопредельными странами Древнего Востока.

В самом начале IV в. определенная часть албанского народа во главе с царем и знатью приняла христианство, которое стало официальной государственной религией. Оставшаяся часть народа продолжала исповедовать старые религии (зороастризм, митраизм и др.). Наличие в стране нескольких религий привело к тому, что их архитектура и искусство, в особенности культовые и мемориальные, стали развиваться совершенно оригинальным путем, гармонически сливаясь в сооружениях IV — VIII вв.

В 705 г. арабы завоевывают Албанию, Армению и Грузию. После насильственной исламизации, в основном нехристианской части албанского народа, вновь стали развиваться, оказывая взаимное влияние, архитектура и искусство уже мусульманского и христианского населения страны, нередко переплетавшиеся с архитектурой, декором и культовой символикой дохристианского зодчества. К сожалению, в азербайджанской архитектурной науке никто серьезно не занимался проблемами древнего зодчества. Изученные и систематизированные нами памятники архитектуры как христианских, так и более древних периодов раскрывают в архитектурной науке историю многих типов и видов зодчества последующих эпох, отдельные образцы которых дошли до наших дней. Систематизация и охрана этих древних сооружений сохранили бы их для грядущих поколений и обогатили историю архитектуры Азербайджана несколькими тысячами памятников народного зодчества.

В результате выполненного нами исследования и разработанных реконструкций удалось ввести в научный обиход большое количество ранее неизвестных памятников материальной культуры древнего Азербайджана. Указанные реконструкции как бы возрождают уникальное и оригинальное в своей трактовке зодчество народов, живших в далеком прошлом на территории современного Азербайджана и в ряде сопредельных республик.

Актуальность создания большого количества реконструкций памятников древнего и средневекового зодчества подтверждается тем, что немало исследователей в своих трудах, для подкрепления собственных анализов, стали применять целый ряд наших реконструкций, а это указывает на признание ими созданных нами образцов древнего и средневекового зодчества.

На протяжении всего исследования приходится обращаться к составленной нами хронологической шкале связей, архитектурных, археологических, антропологических, геологических находок и открытий (таблица 7).

В архитектурной науке благодаря настоящему исследованию появилась возможность создания новых обобщающих звеньев или групп среди как давно известных, так и вновь обнаруженных сооружений. На протяжении тысячелетий отдельные прогрессивные архитектурно-планировочные приемы и строительные материалы, конечно, в определенно измененной форме, но все же дошли до наших дней.

Прогрессивные планировочные традиции, уходящие своими корнями в глубь веков, неизменно использовались в застройке поселений и городов Азербайджана.

Настоящая работа позволила проследить истоки архитектуры Азербайджана, ее генезис и творческие связи со странами Древнего Востока, а также выявить исконные причины возникновения многих типов древнейших зданий (архитектограмма взаимовлиянии и хронологическая шкала связей — таблица 7).

Думается, что нам удалось выявить живительные источники народного зодчества, которые питали творческую идею и мысли древних зодчих и строителей, направляя их на логический выбор архитектурных форм, конструкций и строительных материалов, отвечающих требованиям эпохи.

Именно глубокая мудрость и опыт древних зодчих явились причиной того, что отдельные образцы их творчества, наиболее рационально решенные, соответствующие местным требованиям и условиям, сохранились в практике строительного искусства в течение нескольких десятков веков. Одновременно это свидетельствует о постоянстве и неизменности основной этнической группы людей, живших на протяжении нескольких тысячелетий на территории современного Азербайджана (карты I, II, III).